Детдом для престарелых убийц   ::   Токмаков Владимир

Если не помогают ни морфоскополамин, ни телепатин, то остается последнее радикальное средство. Я говорю о кокаине, «самом радостном наркотике, который я когда-либо употреблял», как признался мне в сходной ситуации Уильям Берроуз. Кокаин активизирует центры удовольствия в вашей башке. Если и не выспитесь, то хоть не бездарно время проведете. (В отличие от алкоголя, сон которого порождает чудовищ.)

В «Лучшем Мире» сегодня крутят какой-то новый фантастический фильм. Называется он «Армагеддон», с Брюсом Уиллисом в главной роли.

Народу побольше, чем обычно, но зал все равно практически пуст. Это хорошо.

Я сажусь в угол предпоследнего ряда. Свет медленно гаснет. Вокруг меня почти библейская темнота. Не помню, кто сказал, что кино – это медленное приготовление к смерти.

Пятнадцать минут я слежу за сюжетными перипетиями.

Но довольно. Ритуальный зевок. Глаза слипаются. Мне пора спать.



ПО ТУ СТОРОНУ ДВЕРИ

Этот кошмарный образ мучил меня с самого детства. Первый сон, в котором он появился, выглядел так.

Мы идем с моими друзьями детства по какому-то темному лабиринту и несем на своих спинах настоящий, очень старый, открытый гроб. По сюжету сна мне известно, что нам поручено похоронить в этом бесконечном лабиринте странного персонажа, которого зовут Одноногий Монах. Кто он такой и почему именно нам поручено его запрятать в лабиринт – мне непонятно.

Перспектива сна выстроена так, что я, несущий гроб не в первой, а во второй паре, смутно вижу только длинноносый профиль этого мертвого человека да еще его волосатую левую руку, на безымянном пальце которой заметен громадный золотой перстень с пентаграммой. И как-то очень уж сильно, с несвойственной, в общем-то, мне непреодолимой алчностью хочется иметь такой же.

Гроб довольно тяжелый, мы устали его тащить и наконец делаем остановку. Мои приятели уходят в какой-то закоулок помочиться, я же начинаю осматривать сырые стены лабиринта, все исписанные непонятными знаками, буквами и символами. И вдруг – странное, едва уловимое дуновение за моей спиной.

Я резко оборачиваюсь и вижу, что – о, ужас! – гроб пуст! Я начинаю кричать. На мой крик прибегают, застегивая на ходу ширинки, приятели и остолбенело хлопают глазами.

Нас охватывает паника. Мы бросаемся бежать кто куда. Вдвоем с самым близким другом нам удается заскочить в попавшуюся на пути подсобную комнатенку с массивной деревянной дверью. Но, увы, на двери нет засова!

Мы подпираем ее телами, и тут же я чувствую, как с той стороны на дверь наваливается кто-то, обладающий нечеловеческим весом и силой.

И вот эту смертельную усталость, которую я вдруг почувствовал в борьбе с тем, кто был по ту сторону двери, я не забуду никогда. Помню, что мы с приятелем стали дико орать, кажется, просили о помощи.

Тщетно. Мы догадывались, что помогать нам некому. Остальные наши друзья либо мертвы, либо безнадежно далеко отсюда.

Мы изо всех сил держим эту проклятую дверь, пыхтим и задыхаемся, но дверь все равно медленно отходит, приоткрывается, на один сантиметр, другой, третий…

А дальше произошло то, благодаря чему я и запомнил этот сон. В образовавшуюся щель протискивается волосатая рука с огромным золотым перстнем и пентаграммой на безымянном пальце. В этот момент я так закричал от страха, что проснулся…

С тех пор я стал собирать любую информацию, связанную с Одноногим Монахом. Но больше всего в моих поисках мне помог, конечно же, Семен, облазивший для меня после отъезда на Запад все европейские библиотеки.



ОШИБКА ИМЕНИ МЕНЯ

Моей первой женщиной была Гульнара. Это была кукла моей двоюродной сестры. Мне было одиннадцать, я был не по годам развитым мальчиком. Кукла была импортная, нерусская, но все равно мне непонятно, почему сестра назвала ее Гульнара.