Дети из камеры хранения   ::   Мураками Рю

Хаси опять попытался выбросить собаку, но голова у него раскалывалась, ему казалось, что кто-то проломил ему череп и льет на мозги кипящее масло. «Разорви ее на куски». Голос раздавался из его рта, словно сам по себе. «Но зачем? — пытался он возразить. — Много лет назад собака нашла меня в камере хранения. Почему же теперь я должен разодрать этого несчастного дохлого пса?» Издав дикий вопль, он швырнул труп собаки на землю и бросился прочь, мучимый ужасной головной болью. Он не открывал глаз и был уверен только в одном, да и то смутно: в том, что асфальт горел у него под ногами. Он ощупывал голову, ища то отверстие, куда льют горячее масло… Или это бараний жир? Неважно, что это было, но оно гнало по жилам кровь, прилегало к мускулам, вызывало конвульсивные спазмы и делало твердым все тело. Хаси почувствовал, какими горячими, невыносимо горячими стали бедра, и побежал, не открывая глаз и натыкаясь то на один предмет, то на другой: на ствол тополя, на бампер машины, на мусорный бачок, на телефонную будку, на электрический столб. Кровь заливала ему лицо, и он понял, что ранил голову, хотя боли не ощущал. Всякий раз, когда он обо что-то ударялся, его мышцы еще больше деревенели. Он свалился в сточную канаву с затхлой, вонючей водой. Приоткрыв глаза, увидел человеческую ступню. И тут его охватило чувство, которое он только что испытал с дохлой собакой. Хаси открыл глаза. Он находился на улице, по обе стороны которой росли деревья. Утомившаяся от жары женщина сидела, опустив ногу в воду. На губах у нее виднелась зеленоватая пена. Хаси вообразил себя великаном, способным благодаря растекающемуся по жилам бараньему жиру одним пальцем раздавить эту женщину. Он приблизился к ней. На ней было платье в крапинку. Женщина оказалась беременной, а на левом ее плече была рана. Болтая ногой в сточной канаве, она посмотрела на Хаси, захихикала и обратилась к нему:

— Доктор, меня больше не тошнит, я уже могу пить пиво, и знаете, доктор, тошнота была не слишком сильной, но я выполняла все ваши указания и пива не пила даже глоточка.

Хаси медленно приблизился к ней, ощущая, как с каждым шагом напрягается его лицо. Он возбуждался, представляя, как разорвет сейчас лицо этой женщины пополам. «Растерзай ее, разорви на куски!» Женщина сглотнула, ее горло дрогнуло. Хаси громко расхохотался каким-то урчащим смехом и сунул руку себе между ног. Его захлестнула волна наслаждения, словно бы поднимающаяся к его паху от горячего асфальта. Оргазм оказался невероятно долгим. Мощный поток спермы хлынул как бы из всех пор его кожи. Хаси схватил женщину за волосы и рывком вытащил из канавы. Не успела она закричать, как он засунул ей в рот правую руку. Кислая синяя желчь потекла из ее горла, а когда он отпустил волосы и левой рукой сжал челюсть, ее язык превратился в жесткий комок. Только теперь его оргазм достиг предела, и он почувствовал, как его ласкает мягкий, прохладный ветерок. Но это был не просто ветерок, а чувство бесконечного блаженства. У женщины были потрескавшиеся губы. И в этот момент Хаси содрогнулся, услышав звук сердца, его барабанный бой, доносящийся откуда-то издалека. «Да, — подумал он, — если я убью эту беременную женщину, испытав чувство полного удовлетворения, чувство беспредельного счастья, этот звук окутает меня… Конечно! Это стучит сердце. Но чье? Мое? Или ее?» Он заглянул в горло женщины и где-то в самой его глубине, позади переплетения вен и нервных узлов, различил тонкую прозрачную пленку, усыпанную белыми пятнами. На ее поверхности вырисовывалось знакомое изображение, памятное с давних времен: птица с распущенным хвостом под падающим снегом. Павлин, которого он видел в канун Рождества, когда Кику убил ту женщину. А в тени его серебристо-зеленых крыльев стояла, жалко улыбаясь, больная старуха.