Дочь циркача   ::   Гордер Юстейн

Мы думаем, что бодрствуем, когда видим сны, но мы знаем, что бодрствуем, когда не спим. Я придумал теорию, что маленький человечек с бамбуковой тростью спит где-нибудь в стране снов и ему только снится, что он попал в нашу действительность. Уже там, в Тиволи, я был значительно выше его. Я начал звать его Метром, поскольку он был не выше метра.

Я ничего не сказал отцу об этой поездке, жаловаться мне было не на что. Наверное, несправедливо, что все мое вдохновение досталось маме, она все больше ревновала меня к отцу, потому что он повез меня в Копенгаген.

— Ты просто заразился этим Тиволи, — сказала она спустя несколько дней после моего возвращения.

— Мне кажется, что в прежней жизни я был большим Тиволи, — вырвалось у меня.

Мама засмеялась.

— Ты хочешь сказать, что в прежней жизни работал в большом Тиволи? — спросила она.

Я покачал головой и уточнил, что сам был большим Тиволи.

* * *



В детстве мальчишки часто лупили меня. Отец меня никогда не бил, мама тоже.

Думаю, это потому, что они были в разводе. Живя в разных квартирах, они никогда не могли договориться, какие из моих проступков заслуживают наказания. Мама понимала, что, тронь она меня хотя бы пальцем, об этом тут же узнает отец. Случалось, я звонил отцу и просил у него разрешения лечь на час или на два позже, чем того требовала мама. Он всегда вставал на мою сторону, зная, что одним своим словом может обрадовать меня и досадить маме, это доставляло ему удовлетворение. И когда мне требовалось больше денег, чем мне дала бы мама, я тоже звонил отцу. Он никогда на меня не сердился. Виделись мы с ним один раз в неделю. Нам казалось, что этого достаточно.

Доставалось мне от мальчишек в школе, но гордиться им было нечем: я не отличался ни завидным ростом, ни силой. Они звали меня Петтер Паук. Когда я был помладше, мы с отцом ходили в Геологический музей и видели там кусок янтаря, внутри которого застыл древний паук, ему было много миллионов лет, и однажды я рассказал про этого паука на уроке. Мы как раз изучали электричество, и я объяснил классу, что слово «электричество» происходит от греческого слова elektron, что означает «смола», то есть «янтарь». С тех пор я и получил прозвище Паук.

Хотя я и не вышел ростом, язык у меня был как бритва. За это мальчишки меня и били. Особенно здорово я огрызался, когда поблизости были взрослые или я собирался сесть в автобус либо же запереть за собой дверь подъезда. Иногда на меня находило такое вдохновение, что я забывал о завтрашнем дне. Я тогда даже не подозревал о существовании такого феномена, который сегодня называют «планированием на перспективу», и мне было некогда подумать, чем все может для меня обернуться. Ведь я встречался с мальчишками каждый день. И не всегда рядом оказывались взрослые.

Я умел лучше постоять за себя, чем мои ровесники, и еще я лучше всех умел рассказывать всякие истории. Мне было легче находить нужные слова и выражения, чем ребятам, которые были даже на три или четыре года старше меня. Из-за этого я часто ходил в синяках. В то время никто не считался со свободой слова. В школе нас учили правам человека, но нам никогда не напоминали, что свобода слова не ограничивается ни для детей, ни среди них.

Однажды Рагнар толкнул меня на сушилку для белья и пробил мне голову. Пока у меня текла кровь, я посмел высказать многое, что обычно держал про себя. Я поведал несколько занимательных случаев из жизни семьи Рагнара, например, что его отец постоянно выпивает вместе с бродягами, и Рагнар заткнулся. Он не смог даже возразить мне, потому что был тугодум, он только стоял и смотрел, как у меня из головы течет кровь. Тогда я сказал, что он трус и боится сказать мне, чтобы я заткнулся, а все потому, что я говорю правду.