Стеклянный дом, или Ключи от смерти   ::   Устинов Сергей

После чего с непередаваемым блаженством я упал на кровать, вытянулся под одеялом и обнаружил, что спать не хочется.

Наверное, это возраст. Когда-то, умотавшись на работе, я обладал способностью засыпать, не донеся голову до подушки. Теперь вот новые новости: бессонница от усталости. Рассвет уже выглядывал из-за занавески, как артист, ожидающий выхода на сцену, а сон то накатывал, то откатывал, словно играл со мной в кошки-мышки. Может, показалось, может, правда, из ванной потянуло от моей одежды запашком разомлевшего в тепле гуано, и некстати, а скорее всего, именно кстати, вспомнился анекдот. Приходит молодой человек на свидание, а от него несет... ну примерно, как только что от меня. «Я, — объясняет он даме, — работаю на аэродроме, сливаю после полетов нечистоты из резервуаров под сортирами. А сегодня шланг прорвало...» «Почему же вы, — сильно морщась, удивляется девушка, — не бросите такую работу?» И парень с тихой затаенной гордостью отвечает: «Не могу расстаться с авиацией».

Смешно. Пока не про тебя.

Странно, но момент засыпания я так и не уловил. Вот только что мне еще казалось, что сон нейдет — и практически сразу после этого я ощутил себя сидящим на постели, с покрывшей все тело гусиной кожей и с сильно бьющимся сердцем. За окном окончательно рассвело, дождь кончился, в изголовье горел забытый свет. И звонил, трещал, гремел на всю квартиру телефон. Машинально глянув на часы, я увидел, что время — без четверти семь, мысленно обматерил идиота, которому приспичило звонить в такую рань, и снял трубку. Голос в ней был какой-то странно-квакающий и показался мне совершенно незнакомым, хотя и звал меня по имени:

— Стасик, Стасик, — клокотало и булькало в трубке, — Стасик, Женьку убили, зарезали Женьку...

Спросонья я ничего не мог понять. Какого Женьку зарезали? При чем здесь я? И вдруг окончательно, наверное, проснувшись, догадался, что это булькает не в трубке, это клокочет в горле у человека на том конце провода. Что человек этот давится слезами. И тогда сразу же узнал его голос, и ужаснулся, потому что понял, какую (а не какого!) Женьку зарезали.

И хотя я все еще продолжал держать рыдающую трубку возле уха, слова туго доходили до моего сознания. Только стояли в глазах давешние носилки с непохожим на человека тяжелым цветастым кулем и малиновое пятно, расползающееся посреди грязной лужи.



2. В кейптаунском порту

Котик Шурпин сидел у стены, растекшись по креслу для посетителей, как большая выброшенная штормом на берег медуза.

Он больше не плакал, но его лицо, в обычной жизни мясисто-розовое, как хороший кусок парной телятины, а сейчас опухшее от слез и бессонной ночи, словно заветрилось, обретя неприятный серый налет. В толстых губах он мусолил огрызок давно потухшей сигары, расслабленно взирая на происходящие в моем офисе события. Отправить его домой одного я не решился и предложил посидеть здесь, в моей конторе, расположенной в моем же подъезде, только на первом этаже, подождать, покуда я управлюсь с текущими делами. Дела текли одно за другим, то являлись новые клиенты, то заходили с какими-нибудь новостями внештатные агенты, звонил телефон, скрипел факс, но Котик, казалось, погрузился в глубокую нирвану, перестав замечать не только происходящие вокруг события, но и течение времени. Даже бурный скандал, разворачивающийся посреди моего кабинета и грозивший вот-вот перерасти в рукоприкладство, не вызвал в его глазах ни жизни, ни интереса.

Скандал, между тем, был вполне ожидаемый и даже, можно сказать, запрограммированный.