Факультет патологии   ::   Минчин Александр

— А что, Лена — девочка того бородатого мальчика?

— Что ты, он женат, уже как полтора года. Ленка со мной встречается.

Он огорошил меня.

— Как с тобой?!

— Очень просто. Физиологически и идеологически. Она вообще очень необычная девочка. У нее папа — большим человеком был, а Леночка жила так, что не знала, в каком кармане у нее сколько денег было. Обитала она с бабушкой в прекрасной квартире на Краснопресненской, а папа с мамой за границей работали. Деньги ей слали только в сертификатах, причем бесполосых, страна капиталистическая была, еду бабка только в валютном покупала (даже морковку). Когда она в институт приходила, то свою сумку постоянно где-то бросала или забывала, а в ней по две тысячи сертификатами валялось. Все, кому не лень, на курсе курили ее фирменные сигареты, от «Мальборо» до «Салема», и даже те, кому лень было, все равно курили. Но на факультете она не особо часто бывала. В те времена она встречалась с одним мужиком, на тринадцать лет ее старше. Тот вертел какими-то крупными делами от валюты до золота, и ей очень нравился. Ленка проходила у него за пацанку. У него была постоянная любовница Виталия, которая на него работала, какие-то дела делала. Когда Виталию взяли, она никого не выдала, но обещала помочь правосудию. Ее выпустили, она пришла к нему домой, часов в пять, и в ванне с собой покончила: электрод через воду пустила. А Ленка позже в тот же вечер из кабака с ним приехала и — сразу в постель. А те, что с Лубянки которые, вломились, когда Ленка заорала. Она — после — в ванну голая вошла, а там эта Виталия лежала и вода булькала, электрическая сила неотключенная была.

Забрали их сразу. Он влип по-крупному, там на экономический подрыв государства тянуло, — «стенка» чистая. Лена как сообщница шла. К ней он хорошо относился, на руках ее носил и все на себя брал. Ее за пустышку-дурочку выставлял: на хорошую жизнь, мол, позарилась, о делах его ничего не знала. Ленка как в шоке была после смерти этой Виталии, она к ней хорошо относилась и другого — не ведала. На все вопросы отвечала, что ничего не знает, и ни одного слова про него не сказала — не показала, как ей только там ни грозили и чем.

А на очной ставке, она, девочка умная, поняла его игру и подыграла; какой он ее только побля-душкой ни выставлял, и на это шла, хотя любила его сильно. А до этого хотела на подвиг идти, дура, его вины на себя брать. Но глаз его боялась, а он смотрел на нее неотрывно, слово в глотке стря-ло. Необычный был мужик. Но выпутать ее все равно не удавалось — пять лет заключения ей тянуло, натягивали, — за недонесение. Тут батя ее прилетел, говорят, до самого верха дошел, дополз буквально, сам мудак Андропов ее из этого дела вымазывал.

Дали ей условно, вырвали без «сообщения в институт» все-таки: батя на коленях, говорят, протокольный отдел КГБ просил в институт не сообщать, большой человек был. Шеф его, третьей ступени генерал, сам приезжал из разведки, просил за дочь друга и подчиненного.

Через сорок дней она вернулась на факультет вся прибитая и притихшая, представляешь, через что девочка в семнадцать-то лет прошла. Ну, я ее тогда и подобрал, с тех пор уже год почти прошел, как встречаемся, живем…

— А что с тем мужиком стало?

— Ему «стенку» дали, а он еще, когда выходил после очной ставки (вообще воспитанный, интеллигентный мужик был), говорит ей:

— Ну, что, сучка, поняла, под кого легла, дешевка молодая.

— Она хоть и понимала, что он нарочно, но ее на руках после этой ставки-допроса вынесли — знала, на что он идет.

— Где же ее деньги сейчас, — машинально спросил я, — забрали?

— Нет, с деньгами была другая история. Когда я ее почти не знал, так не знал, Андрюша Юстинов, умный мальчик, сразу понял, какая она девочка, и стал с ней первыми друзьями.