Фармазон   ::   Личутин Владимир Владимирович

Так минувшие дни неожиданно напоминали о себе, чтобы вскоре вовсе стереться из памяти. Тимофей кружил возле житья, больше похожего на жальник, и ему постоянно хотелось думать о Крене.

Сейчас, когда не стало на миру человека, угрюмый сиротский старик с неряшливым чугунным лицом, от которого сторонилась деревня, вдруг стал тайной.

Однажды Тимофей все же пересилил себя и вошел в баню. С непонятным страхом он оглядел ее, словно бы никогда не был тут, не узнавая житья: дух хозяина смешался с весенним воздухом, расплавился в нем, и уже ничто не напоминало здесь о Крене. Заплесневелый пол и потолок, солдатская, скоро выржавевшая койка, черный настил полка. Оказывается, как мало остается от человека, когда он уходит совсем. Половицы поддавались под ногою, из щелей проступала вода, и с чувством неловкости Тимофей прошел в передний угол, замирая от предчувствия, что смерть Креня окажется неправдой, а сам он сейчас покажется из сеней и угрюмо спросит, зачем явился незваный гость.

Зачем явился незваный гость?

Рассказывают, незадолго до смерти Крень видел на береговом припае синего кита и ночью подымал деревню, чтобы спасти зверя. Днем мужики ходили на берег, искали проталину, отметину от жирного грузного тела, помет нажравшейся на зашейке птицы, кровь иль путаный бисер горностальки, лизавшей кровь, но нашли лишь на ватном снегу несколько путаных человечьих следов.

Если бы Крень позвал в окно той ночью, кинулся ли бы Тимофей за ним? Наверное, безумного человека навестил сон…

Сон ли навестил безумного человека?

Тимофей слышал, как стучало сердце, кровь приливала в лицо, когда настораживался на шорохи и скрипы, будто могли сейчас войти с улицы и застать за чем-то дурным. Словно в отсутствие хозяев вошел не спросясь в чужое жилье.

Так, может, Тимофей попытался войти в чужую душу? Иначе отчего зорок и любопытен его взгляд?

На полу лежала распахнутая разбухшая Книга, больше похожая на обтаявший сугробец, присыпанный весенним мусором: коричневые телячьи обложки потекли, разжижли, кто-то не однажды наступил на тело книги валенком, кочевая птица посеяла помет, пока наивно блуждала по вязким страницам, пытаясь выклевать выцветшие буквицы. Тимофей долго стоял над Книгой, стараясь понять, что она значит, – и не смог; сиреневый туманец пробирался в разбитое окно и возбуждал любопытство, и, преодолев брезгливость, человек поднял Книгу. Она жидко провисла в ладонях, как умирающее безвольное тело, и, подступив к свету, Тимофей прочитал первое, что без труда приникло к глазам: «Строющий дом свой на чужие деньги – то же, что собирающий камни для своей могилы».