Федрон, персики и томик Оскара Уайльда   ::   Смирнов-Охтин Игорь

А в это время директор Дома творчества писателей в Коктебеле - товарищ Гаевский - приставал к постояльцам, выспрашивая про "федрон". От киевского генерала Гаевский услышал, что он - Гаевский - не что иное, как федрон. "А если не знаешь, - рявкал генерал, - спроси у своих художников!" Писатели тоже не знали. "Федрон" - республиканский термин, а у Дома творчества московское подчинение, и писательские художники - в основном москвичи, так что - не знали. Что такое федрон, Гаевский понял, когда обидел таким словом своего с утра уже нетрезвого сантехника. "Напрасно, - огрызнулся сантехник. - Хоть на дюймы мерь, хоть на вес, но не с твоим дристалищем, начальник, федроном меня обзывать!" Сантехник сказал правду: товарищ Гаевский был весьма толстозадым.

Гостей церемонно повели в спальную комнату. Дверь отворилась почти бесшумно.

Это была моя первая посадка. Все казалось интересным: интерьер, быт, сокамерники - социальный состав, манеры, разговоры. Еще когда ехали из Коктебеля в Судакскую тюрьму, я не утерпел и спросил лейтенанта, будет ли на койках белье. "Будет, будет", - успокоил он. Нас запихнули в тринадцатиметровую камеру, в которой нежились одиннадцать сидельников, и с нашим появлением число отдыхающих возросло до шестнадцати.

Пространство камеры - прекрасно организовано, оно имело четкое зонирование, разделяясь на спальную площадку и апартамент. Спальная территория была приподнята над полом сантиметров на пятнадцать - ступенька на всю ширину камеры. Население камеры оказалось представлено исключительно местными жителями - потомками аланов, сарматов, киммерийцев, согдийцев, татар, генуэзцев и русских богатырей. В углу - обязательное ведро-параша. Я заглянул: на дне ведра жил паук.

Какая чудная земля

вокруг поселка Коктебля

- природа, бля, природа, бля, природа!..

Но портят эту красоту

сюда приехавшие ту

- неядцы, бля, моральные уроды!

Популярная песня

Пятеро ленинградцев, пятеро, бля, моральных уродов, испортили красивое спокойствие Коктебеля. За это их посадили. Коктебель и в самом деле был местечком спокойным. Планеристы давно увезли планеры, оставив поселку в память о себе название Планерское, Волошин оставил писателям в память о себе Дом творчества, татары оставили виноградники, шел 1961 год, потоком доброй о себе памяти уже украинский Коктебель заполнялся по-прежнему ленинградскими отдыхающими. В райские коктебельские бухточки еще "пущали", про домик Волошина спрашивали: "А кто этот Волошин?", все харчевались в одной-единственной столовой, танцплощадки не было. Не было ни одного бара, казино, ни одного кегельбана, диско-клуба, дансинг-холла, теннисного корта, ни одной бильярдной, ни одного стола для пинг-понга. Было море, солнце, Кара-даг, дешевое вино. Была молодость, и не было ни одной танцплощадки...

"...Кстати, Женя-магнитофон договорился с будкой на балюстраде, сегодня вечером подключимся, так что приходи... скажи своим дружкам..."

Все это произнес Саша Зельманов. Из бумажного кулечка он вытаскивал и поглощал вишни - проворно, ягодка за ягодкой, с шумом выплевывал косточки, а каждую четвертую ягодку отправлял в рот своей красивой жены. За каждую ягодку красивая жена благодарила Сашу взглядом любви. Я и мои друзья познакомились с четой Зельмановых в поезде, только отъехав от Питера, когда возник скандал и проводница стала выгонять эту парочку из нашего "купейного" в простенький плацкартный, куда у них и были билеты.

Территория Дома творчества писателей одной стороной касалась моря... Точнее - пляжа. Впрочем, есть неясность, чего она на самом деле касалась, то есть что принадлежало писателям. Доподлинно известно следующее. Со стороны моря творческая территория имела могучую ограду. За такой оградой могли спокойно трудиться даже самые слабонервные.