Фрекен Смилла и её чувство снега   ::   Хёг Питер

Когда лицо, обрамленное светлыми волосами, отклоняется назад, он склоняет свой шлем над ним, и они смотрят друг другу в глаза. Я ожидаю услышать звук отрывающихся позвонков. Звук этот должен быть не хрустом чего-то ломающегося, треском чего-то встающего на место.

Тёрк наносит удар ногой, умелое движение, направленное снаружи по дуге в лицо механика. Он попадает сбоку в шлем с тем звуком, с которым топор входит в деревянный пень. Желтая фигура медленно накреняется набок и встает на колени.

Зонтик лежит передо мной на льду. Мой страх перед оружием так велик, что я даже не отталкиваю его ногой.

Механик выпрямляется. Он начинает стаскивать акваланг. Движения его замедленны, словно он астронавт в невесомости.

Тёрк бросается бежать. Я бегу за ним.

Он сможет заставить остальных уплыть. Им это не понравится. Особенно Сонне это не понравится. Но он заставит их это сделать.

Он бежит вдоль трещины. Его фонарик мигает, здесь темно. Ночью в Кваанаке я выходила на лед, чтобы принести домой куски льда из талой воды. Ночью лед гостеприимен. У меня нет фонарика, но я бегу словно по ровной дороге. Не то чтобы без труда, но уверенно. Камики касаются льда не так, как его сапоги.

Ему не так уж много надо — один единственный неосторожный шаг, и он упадет, как упал Исайя.

Белые поля, на которых остался лежать снег, образуют в темноте шее треугольники. Мы бежим через вселенную.

Я раньше его пересекаю край глетчера и спускаюсь вниз. Я хочу отрезать ему путь к моторной лодке. Он не видел и не слышал меня. И все же он знает, что я здесь.

Лед — hikuliaq, новый лед, образованный в том месте, откуда унесло старый. Он слишком толстый, чтобы можно было проплыть по нему н; моторной лодке, и слишком тонкий, чтобы идти по нему. Над ним стоит покачиваясь, белый морозный туман.

Он видит меня, или, может быть, просто видит какую-то фигуру, и вес больше удаляется от берега. Я бегу в том же направлении, но немного i стороне. Он видит, что это я. Он понимает, что у него не хватит сил догнать меня.

Судно скрыто в тумане. Он слишком забирает вправо. Когда он инстинктивно меняет направление, “Кронос” оказывается в 200 метрах позади нас Он потерял ориентацию. Его уводит к открытой воде. Туда, где течение уменьшило лед настолько, что он стал тонким, словно пленка, словно оболочке вокруг эмбриона, а под ней море — темное и соленое, как кровь, и снизу к пленке прижимается лицо, это лицо Исайи, еще не родившегося Исайи. Он зовет Тёрка. Это Исайя тянет его к себе, или это я обхожу его со стороны, чтобы тем самым заставить его выйти на тонкий лед?

Его силы уже на исходе. Если ты не вырос среди этой природы, то она лишает тебя сил.

Может быть, через минуту лед сломается под ним. Может быть, для него будет облегчением то, что холодная вода сделает его невесомым и затянет вниз. Снизу, даже в такую ночь, лед будет бело-голубым, словно неоновый свет.

Или же он изменит направление и снова побежит вправо, через лед. Сегодня ночью температура еще больше упадет, и будет снежная буря. Он продержится в живых только несколько часов. В какой-то момент он остановится, и холод преобразует его, словно сосульку — замороженная оболочка вокруг струящейся жизни, пока и пульс тоже не затихнет, и он не превратится в одно целое с окружающим ландшафтом. Лед нельзя победить.

За нами по-прежнему остается камень, его загадка, те вопросы, которые он всколыхнул. И механик.

Где-то впереди меня медленно темнеет бегущая фигура.

Они придут и скажут мне, — расскажи нам. Чтобы мы поняли и могли поставить точку. Они ошибаются. Только то, что невнятно, можно закончить. Но ничего далее не последует...