Геракл, прославленный герой   ::   Кузнецова Анна

По другой версии - начал принимать героин, губительный для киножизни стимулятор героизма, и стал проваливать все роли еще на доэкранной стадии работы. Говорили, что он связался с девками, погряз в дешевом порно. Еще говорили, что он неудачно женился, и все дело в этом. А в общем-то никто о нем особенно не размышлял: подумаешь, минутный просверк в двух запоминающихся кадрах. Хотя минута киновремени - хороший средний капитал, с которым ему обеспечено безбедное существование на разворотах глянцевых журналов; хотя скорость и находчивость, с которыми он набрал свой капитал, обнаруживают в нем недюжинный потенциал, - мир так быстро и бесповоротно менялся, что в нем мгновенно пропадали звезды и не такой величины.

На рассветную набережную, как ему показалось, он вышел удачно: попал как раз к началу дня в участок мира, вполне отвечавший за прочность оставляемого там героями следа. Это было видно сразу: по набережной парами и в одиночку гуляли старики. Минуя скамейку, нарочито ее зацепил, чтобы вздрогнуло мерзнущим телом рассеянное прошлое от столкновения с энергичным "теперь": звякнул хрусталь, метнулось маленькое пламя тонких длинных свечей, грянул выстрел в висок, обрывающий скрипку на полуфразе... Он извинился, пошел по аллее к гостинице. На него оборачивались, замечая нетипичную для времени и местности осанку.

В поисках нового равновесия выгибая спину и поводя плечами, он расставлял у себя в комнате, на полках модернового дизайна, прямые рюмки без узора. Нечаянно сталкиваясь с собой в зеркале взглядом, он вздрагивал - настолько образ стал определенней. Определенность с непривычки утомляла.

Взяв билет на вечерний сеанс в местном кинотеатре, он, осторожно убирая из света лицо, смотрел в спокойствие воды, в первом кадре скатившейся от горизонта до берега, отдыхая в чужом отработанном мире. Там герой сначала пребывал в покое, где есть небо со звездами, что досталось ему от народа в наследство, и глубокое озеро - собственное бытие: плыл - и вялые волны тянул за собой. И вдруг он произнес всуе имя бога возможного будущего - такая оплошность. Это услышали его соглядатаи: подземная перепонка родниковой воды и облака других озер, плывущие над морем ночи - такая метафора. И послал ему этот бог много сумерек - низких, безлунных, где листва намокает, погружаясь в туман, и где никак не получалось у героя вычислить другое неизвестное в сложнейших уравнениях признаний, что произносятся скороговоркой, отбирая для жизни - антитеза игры - лишь соответствующие этой музыке души... В гостиницу он шел пошатываясь. Его сильно тошнило от пошлости, которой он наглотался, и ему нравилось, что встречные принимают его за пьяного. Он вглядывался в силуэты прохожих, силясь понять: каким образом на такой глубине здесь пристывает содержательная твердь? И почему от этого здесь никому не стыдно? И как это с героями произошло? А хуже прочего его замучили мечта о подвиге и скрытый героизм, как ни были они смешны здесь и теперь.

Дни его были пока очень коротки: волна, подбросившая солнце, сразу полдень и вечер - трава загустевала черной тенью. Надо было жить. И подвигом теперь могло быть только преодоление себя. Под вечер выходя на набережную, он попадал в красиво движущийся ветер. Шуршали жесткие, круглые, будто скатившиеся с косогора кусты, за ними прятались застенчивые деревянные скамейки. Во всем была дразнящая недосказанность пока минующих его сюжетов. Надо было жить.

По валунам прокатывались тени - он поднимал глаза и видел равнодушные бедра гуляющих женщин. Он опускал глаза.

Разглядывал расправленные на коленях пальцы - они уже немного дрожали.