Гонконг   ::   Задорнов Николай Павлович

Вчера, когда отошли от Москвы, Витул снял с адмирала сапоги, и он отдыхал на бархатном диване, как в дорогом отеле, в одиночестве...

Мэри истово перекрестила мужа, словно уже при встрече благословляла его на подвиг еще более тяжкий, чем те, что он совершил в путешествиях. У нее сильная рука, объятия кратки и крепки, как и ее тройной поцелуй. Милый округлый подбородок, миловидное лицо, взгляд решительный, властный и требовательный, более адмиральский, чем у самого Путятина. Мэри воинственно воодушевлена. Она не сидела здесь сложа руки и старалась помогать делу мужа все эти годы, проведенные в разлуке. Истово и много молилась в церквах и соборах, ездила на поклонение мощам, заказывала молебны, исповедовалась и всем этим как бы торжественно присягала на верность. Ведь Евфимий Васильевич сам ей говорил, что ему нравится истовость веры.

...Выставив грудь в орденах, боцман Черный сходил среди расступившейся толпы со ступеней вокзала.

– Ваня! – удивилась жена, державшая его под руку. – А где же ухо-то?

Черный посмотрел на высокие дома вокруг площади и на Лиговке, как бы еще не веря, что вернулся.

– Ухо – ничего! – ответил он. С потерей уха он примирился. – Это не беда!

– Серебряным долларом американец снес ему ухо, самым краешком, и сразу выбросил, – пояснил Аввакумов.

«Обкорнали его! – подумал Глухарев, шедший с двумя рослыми сыновьями, одетыми в сапоги и кафтаны. – А то чуть что скажешь – и тут же его ухо...»

...Евфимий Васильевич, усевшись в карете рядом с Мэри, взявшей на руки маленькую Олю, очень расчувствовался и не имел никакого желания говорить про политику, о раздвинутых им на Востоке горизонтах и о просторах для будущего. С приездом в Петербург Путятин становился почти богатым человеком. За все время плавания ежемесячно получал он три тысячи рублей серебром. Тысячу министерство платило Мэри. Тысяча откладывалась до возвращения посла и адмирала. Тысячу он брал себе, но старался не тратить. Ведь никто не узнает и в историю не будет записано, как ради семьи Путятин скупился, ничего себе не позволял, берег каждую копейку. Офицерам не нравилось. Матросы замечали, но не осуждали. Для экономии счастливейшее время было, когда шли вверх по реке и пароход тянули на себе бечевой. По целым месяцам ни копейки расходовать не приходилось, ни полушки, ни гроша. Вот чем еще Амур и хорош! Там купить нечего и деньги некуда девать. Теперь должно было скопиться более сорока тысяч. Почти четыре года прошло, считая время подготовки к экспедиции. Да еще будет пенсион! Теперь уж, по всей видимости, скоро конец войне.

«Но, впрочем, разве это богатство по нынешним временам? Для Петербурга и то невелик капитал, а в Гонконге китайские компрадоры зарабатывают по двести тысяч в год и взяток платят своим чиновникам на сумму большую, чем я отложил за четыре года».

Мэри с воодушевлением рассказывала, какая торжественная панихида была отслужена в столице по адмиралу Корнилову.

В отеле нанята целая анфилада комнат, как квартира в скромном, но приличном доме. С окнами на Исаакиевский собор и на военное министерство. Наконец Путятин вернулся в Петербург! Хотя и в отеле, а все же дома! Тут уж не опасаешься сидящих на мачтах бакланов, что подслушивают. Тут все бакланы сами его опасаются!

В министерстве иностранных дел пришлось услыхать о предстоящей смене директора Азиатского департамента. Прочили на эту должность Егора Петровича Ковалевского, которого ждали на днях из Севастополя, где он сражался в рядах защитников и получил генерала. Ковалевский хорошо знаком Путятину. Знаменитый путешественник по пустыням Африки и Азии. Под видом священника когда-то побывал в Пекине в составе духовной православной миссии, изучал Китай.