Игра с собой   ::   Харитонов Марк

И к чему ей была математика? Тем более наша трепотня. Смотрела выпуклыми задумчивыми глазами, ни слова не говорила, наматывала на палец прядь возле уха. Дура дурой.

Ты так думал?

Тогда думал. Однажды брякнул про это Пеше, он посмотрел на меня с тихой такой усмешкой. Влюбленные, сказал, всегда глупеют.

Сам ты не понял.

Мне и в голову не приходило. Я на нее внимания не обращал, она мне не казалась красивой.

Поискать, что ли, школьную фотографию?

Нет, это лучше не надо. Совсем погаснет, что еще помнится. Возникнет что-то, наверно, смазливое, пухленькое, как полагается. Прическа еще с косичками. Коричневое платье, черный передник, белый воротничок. Форма, которая обеспечивала скорей бесформенность. Я разглядел ее уже потом.

На речке.

Считалось, что мы там готовимся втроем к экзаменам. Вода в июне была еще холодная, но я окунался. У меня были плавки, красные, с белой каймой, по тогдашней моде. Продевались под трусами, потом завязывались на бедре, сбоку. Единственный предмет туалета, в котором я мог действительно пощеголять. По крайней мере, мускулатурой. Пеша рядом со мной выглядел клоуном. Тоже заходил в воду, длинные сатиновые трусы облепляли живот между ногами, надо было одергивать.

Она могла сравнивать.

Была такая мыслишка. Хотя она делала вид, что не смотрит. Лежала на берегу, учебники под головой, на носу слюной прилеплен листок. Купальник на ней был, наверное, самодельный, из плотной черной материи, сейчас бы над таким тоже смеялись.

Но ты на нее посматривал.

А как же! Впервые разглядел. Пеша, тот, помню, мешал, все время болтал что-то. Про какой-то драгоценный перстень, он прочел в старом журнале, в библиотеке у матери, будто его замуровал в стене здешней усадьбы кто-то из владельцев. Зачем-то даже потащил нас к этой бывшей усадьбе. Стояла над речкой неподалеку. Фасад с небольшим портиком, алебастровая оболочка с колонн оббита, внутри одной открывалось толстенное дубовое бревно, на трех других дранка. Остатки грязной штукатурки, голые кирпичи в известковых обводах, все как обычно. Засохшие кучки во внутренностях фундамента.

Это конечно. Почему у нас развалины так привлекают возможностью справить нужду? Как будто для этого сюда и наведываются.

Из стен торчали металлические штыри, остатки перекрытия, а на самом верху, в углу, держался каким-то чудом обрывок металлической изогнутой лестницы, чернел непонятный проем, может, за ним что-то было.

Запомнились же подробности.

Я ведь потом еще ходил туда сам, посмотреть. Пеша как будто всерьез загорелся, начал примеривать, можно ли забраться по этим штырям наверх. Стал сочинять что-то вроде новой игры. Про двух соперников, которым надо найти сокровище. Кто доберется первым, тому красавица отдаст сердце.

Всерьез?

Болтовня, конечно. Я засмеялся, потянул Нину уходить. Она, как всегда, молчала, но тут впервые, кажется, подала голос. А откуда, сказала, известно, что ей нужен перстень?

Красавице то есть.

Да. Она, что ли, сама про это сказала? За дословность сейчас, конечно, не поручусь - что-то в таком смысле. Он как будто не сразу понял, растерялся. Стал что-то бормотать про условие игры, вообще условность.

Теоретик.

А что он мог сказать? Не про любовь же. Но я на нее смотрел теперь уже с другим интересом.

Что-то назревало.

Если бы не пришлось тогда уезжать. Надо же было поступать в институт. Пеша тоже собирался ехать, только не в Москву, а в Ленинград. У них там оставались родственники. Но ему-то можно было не бояться армии... Ладно, давай еще по одной.

Вроде и вспоминать не хотел.

Сам не пойму, с чего вдруг.

Все-таки померещилось по телевизору.

Показалось. Не о чем говорить... Но это прощание безумное! Она меня ошеломила. Прижалась ко мне, ее всю трясло, и мне ее дрожь передавалась. Я никогда таких слов не слышал.