Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони   ::   Васильев Борис

- Не будет этого. Никогда не будет. Никогда, - как в бреду, повторяла она.

- Ну и заткнись! - грубо оборвал он. - Тоже цаца выискалась, девочку из себя строит.

Вылез из кубрика, что есть силы грохнул дверью. Еленка упала на диван, расплакалась в голос, не сдерживаясь.

Когда успокоилась, голосов уже не было слышно: гости то ли дремали, загорая на песке, то ли ушли в глубь острова. Еленка напряженно прислушивалась, пытаясь угадать, где они сейчас, но в кубрик доносился только плеск воды, шуршащий перекат камыша да резкие крики чаек. Потом грохнули по палубе шаги, и на трапе показался Сергей: он нес бутылку вина и тарелку с конфетами.

- Подлизываться пришел, - улыбнулся он.

- Где они?

- Гуляют. - Он хохотнул, не удержавшись. - Природа, Еленка, своего требует.

- Женатые ведь.

- А что им, убудет, что ли?

- И ты таким будешь, когда женишься?

- Я-то… - Сергей налил вина, хлебнул. - Это смотря на ком женюсь. Если муж налево свернул, так в том, Еленка, жена виновата.

- Жена всегда виновата.

- Ну, не скажи. Вот у меня кореш в Саратове… - Он вдруг замолчал, точно вспомнив что-то. - А ты чего не пьешь? Веселей гляди, матрос! Чего там, мир ведь, а?

А глаза никак не хотели улыбаться. Холодные и колючие, жили они отдельно от него - шумного, подчеркнуто веселого.

- Фальшивый ты. - Еленка вздохнула. - Ой, какой же ты фальшивый!

- Ну, что там - фальшивый, фальшивый. Какой есть…

Гости вернулись к ужину: усталые, равнодушные, далекие друг от друга. Мужчины держались особняком: капитан усердно скоблил толстую можжевелину с хитро загнутым корнем; инспектор лег в тень, прикрывшись от мух рубахой. Сергей помогал женщинам с готовкой, таинственно подмигивал, ухмылялся. Еленка злилась, но молчала. Улыбалась, пряча злые глаза, все снесла и выпросила-таки крепкую можжевеловую палку.

- Это - вам, - сказала она Ивану вечером, когда они остались одни в кубрике. - Не знаю, может, коротка.

Иван взял палку, примерил:

- В самый раз.

Равнодушно поставил в угол, начал стелить постель.

Еленка смотрела в сутулую широкую спину, молила, чтобы повернулся, чтобы спросил о чем-нибудь.

- Наврала я вам, - тихо, запинаясь на каждом слове, сказала она. - Ни у кого я тогда не была. Просто ревела на берегу до рассвета.

Иван молча снял пиджак, потащил через голову рубаху.

- Вы простите меня, Иван Трофимыч, - еле слышно сказала Еленка.

На секунду он замер, завяз в рубахе. Сказал глухо:

- Ты бы вышла. Раздеваюсь я.

Еленка качнулась, прижала руки к груди. Спотыкаясь, взбежала по трапу.

Иван лег к стене, закрыл глаза. Может, надо было шагнуть к Еленке, шагнуть и обнять, и все бы вернулось, но он сразу же прогнал эту мысль.

Он отрезал Еленку, отрезал по самому сердцу. Нет, совсем не за то, что она в запальчивости наврала ему, не за ложь - за правду: она просто жалела его.

Утром встал с глухой, уже привычной головной болью. Поднялся на палубу: на корме Сергей собирал новую люльку. Иван тупо посмотрел на широко раскинутую сеть.

- Что это?

- Подарок, - горделиво улыбнулся Сергей. - Кончилась наша кустарщина, капитан.

- Закона не знаешь?

- Законы, капитан, для дураков пишут. Для дураков да для судей, когда эти дураки попадаются.

Иван метнулся в кубрик. Выскочил оттуда, молча отстранил Сергея и полоснул по сети остро отточенным ножом.

- Ты что?

- А я - дурак, - запинаясь от ярости, сказал Иван. - Тот дурак, для которого законы пишут.

И опять широко, уже не примериваясь, резанул сеть.

- Не смей!… - Сергей, не рассчитав, с силой толкнул капитана.

Иван отлетел к борту, ударился о леер. Нож, выскользнув, упал в воду. Иван тяжело поднялся, шагнул к сети, скомкал. Сергей ухватился за другой конец:

- Рыбинспектор дал. Понятно тебе?… Сам дал, лично!…

- Не дам!… - Иван, задыхаясь, рвал сеть к себе.