Тайна Замка грифов   ::   Фарр Каролина

Я слышала, что он не женат, но сама никогда не встречалась с ним, даже не видела его фотографий. Он не позволял себя фотографировать, потому что был покалечен и обезображен в сражениях против бошей [1]  и войск правительства Виши, подчинявшихся Петену и Лавалю. Немецкие солдаты окружили его отряд в одном из оккупированных городов на севере и сожгли отказавшихся сдаться партизан из огнеметов.

Но до этого, как сказал дедушка, дядя Морис успел убить сорок фрицев, плевал в лица своих захватчиков, когда те выволакивали его, обожженного, из пламени, и пел "Марсельезу" весь путь до управления гестапо.

Дедушка всегда преувеличивал, когда дело касалось его привязанностей, любви или ненависти. Но все же дядя Морис, видимо, и правда занимал не последнее место среди маки – французских партизан, – так как немцы оставили его в живых и даже сделали перевязку, чтобы доставить его в имеющий дурную славу дом номер 84 на авеню Фош в Париже. Как жестоко его там пытали во время допросов и выдал ли он информацию, которой от него добивались, мы не знали. Дядя Морис не счел нужным рассказать нам об этом в тех редких письмах, которые мы от него получали, – он научился писать левой рукой. Дедушка, конечно, сделал свои собственные, романтические выводы на этот счет.

Но в любом случае в то время у гестаповских офицеров на авеню Фош были и другие поводы для беспокойства, кроме дяди Мориса: войска союзников уже быстро продвигались в сторону Парижа. Дядю Мориса вместе с остальными маки спешным порядком перевезли в тюрьму, находившуюся где-то в окрестностях Берлина. Его ждала смертная казнь – немцы систематически избавлялись от заключенных, которых пытали в гестапо, чтобы они позднее не дали никакой информации о своих палачах.

Мой дедушка думал, что Морис погиб, и был очень удивлен, когда в 1946 году от него пришло первое письмо, написанное неразборчивыми каракулями. Тогда мы жили вдвоем в Новом Орлеане, я была еще ребенком, и дед очень обрадовался, что во Франции есть еще один представитель рода Жераров. Когда я стала старше, он часто вспоминал в разговорах со мной то первое письмо дяди Мориса.

Но я еще больше полюбила дядю Мориса за его письмо ко мне, так как в нем он совсем не показался мне таким озлобленным на весь мир человеком, каким я его представляла себе. Он казался добрым, великодушным и очень, очень одиноким. Любая девушка на моем месте была бы только рада, что у нее есть такой богатый дядюшка. И к тому же мне понравилось упоминание о том, что я являюсь его единственной родственницей.

Я вполне серьезно начала размышлять о Замке грифов. Что за название! Но его вполне можно заменить. Интересно, каково чувствовать себя хозяйкой замка в Оверни? Конечно, мне не верилось, что дядя действительно владел им, но... Мне нравилось думать об этом.

Je suis comme ca! [2]  Мне это нравится! Потому что я – внучка своего деда. Он научил меня, помимо всего прочего, ценить франк. Он довольно часто говорил мне, что во Франции каждый человек имеет право быть самим собой. Это хорошо. Это могло сделать Францию землей обетованной, легендарной и мифической страной, где каждый делает то, что ему по душе. А я – наполовину француженка...

Зазвонил телефон, и я от неожиданности подпрыгнула, затем лениво поднялась с уютного кресла, села на подлокотник и взяла трубку:

– Oui? [3]

– Это Ашар, мадемуазель Жерар. Вас спрашивает какой-то мужчина, говорит, что он шофер месье Жерара. Вы ждали этого человека? Я хочу сказать, что всегда благоразумно проверить, если...

– Все в порядке, месье Ашар. За мной должны были прислать машину. Шофер отвезет меня в замок моего дяди в Оверни.

– А! Не пожелает ли мадемуазель, чтобы я прислал шофера наверх?

– Если это вас не затруднит, месье. И еще кого-нибудь ему в помощь, пожалуйста.