Эмансипированные женщины   ::   Прус Болеслав

Лицо у него было бледное, спокойный взгляд выражал добродушие, клочок волос на лысине, зачесанный к левому виску, темной прядью тянулся надо лбом. Посетитель ступал медленно, на ходу высоко поднимая колени; большой палец левой руки он заложил за лацкан сюртука; все, казалось, свидетельствовало о том, что этот тихий человек не отличается энергией.

Пани Ляттер стояла, скрестив на груди руки и вперив пылающий взгляд в его стеклянные глаза; но посетитель был настолько невозмутим, что не смешался под ее взглядом.

— Я, собственно… — заговорил он.

В эту минуту стенные часы в приемной, английские в гостиной и часики где-то в дальних комнатах на разные лады пробили пять часов.

Посетитель оборвал речь, словно не желая мешать часам, а когда они смолкли, снова начал:

— Я, собственно…

— Я все решила, — прервала его пани Ляттер. — У вас будет не шесть, а двенадцать уроков в неделю…

— Я чрезвычайно…

— Шесть уроков географии и шесть естествознания.

— Я чрезвычайно… — повторил посетитель, кивая головой и все еще держа за лацканом большой палец левой руки, что начало раздражать пани Ляттер.

— Это даст вам, — снова прервала его пани Ляттер, — сорок восемь рублей в месяц.

Посетитель умолк и быстро забарабанил пальцами по лацкану. Затем он устремил кроткий взгляд на нервное лицо пани Ляттер и произнес:

— Разве не по десять злотых за час?

— По рублю, — ответила начальница.

Раздался сильный звонок, кто-то с шумом вошел в приемную.

— Мой предшественник получал, кажется, по два рубля за час?

— Сейчас мы не в состоянии платить за эти предметы больше чем по рублю… В конце концов у нас три кандидата, — глядя на дверь, сказала пани Ляттер.

— Что ж, я согласен, — проговорил посетитель с прежним спокойствием. — Но, быть может, тогда моя племянница…

— Если позволите, мы поговорим об этом завтра, — прервала его с поклоном начальница.

Посетитель, не выказав удивления, постоял минуту, собираясь с мыслями, затем кивнул головой и направился к двери. Уходя, он по-прежнему высоко поднимал колени и держал палец за лацканом сюртука.

«Совершенный тюфяк!» — подумала пани Ляттер.

Лакей отворил дверь, и в кабинет вкатилась низенькая, толстая и румяная дама в шелковом платье орехового цвета. Казалось, шелест ее пышного платья наполнил всю комнату и догорающий дневной свет прянул от блеска ее цепочек, колец, браслетов и множества украшений, сверкавших в прическе.

Поздоровавшись с посетительницей, пани Ляттер подвела ее к кожаному дивану, и дама присела так, будто вовсе и не садилась, а только стала еще меньше ростом и еще больше распустила хвост своего пышного платья. Когда служитель зажег два газовых рожка, впечатление было такое, что дама с трудом удерживает в пухлых ручках целое море шелка, которое может залить весь кабинет.

— Я отвела дочек наверх, — заговорила дама, — и хочу попросить вас разрешить им завтра еще раз проститься со мной.

— Вы завтра уезжаете?

— Да, вечером, — со вздохом сказала дама. — Десять миль по железной дороге да три мили на лошадях. Единственной радостью в этом путешествии будет для меня то, что мои девочки остаются на вашем попечении. Ах, какая благовоспитанная особа панна Говард, ах, какой пансион!

Пани Ляттер в знак благодарности склонила голову.

— Такой лестницы я не видала ни в одном пансионе, — продолжала дама, отдавая поклон с грацией, как нельзя более отвечавшей непомерной пышности ее орехового платья. — И дом прекрасный, вот только у меня просьба к вам, — прибавила она с милой улыбкой. — Мой брат подарил девочкам очень красивые пологи к кроваткам, — они сделаны на его собственной фабрике.