Энциклопедия русской души   ::   Ерофеев Виктор

Теперь, глядя на то, что случилось, мне кажется, что это произошло не со мной. В России быть пессимистом -- как отстреляться. Ничего не принять, никого не признать. Стоишь -- поплевываешь. Если будет лучше, чем ты сказал -- забудут. Если хуже, призовут к ответственности: "Ты обещал!"

Редкие случаи благородного служения отчизне, никогда не признаваемые подозрительными современниками. Неверие в собственность, нажитую нечестно. Зуд передела. Горечь во рту -- основной привкус родины. Неспособность заставить страну работать на себя. Неспособность преодолеть извечную отчужденность государства от человека. Бесконечное нытье. Словоблудие диссиды. Мартиролог. Бесконечный сволочизм русской жизни. Когда жизнь идет вопреки жизни. Возведение отчаяния в степень героизма и последней национальной истины. Разочарование диктует отвращение к стране.

-- Дух Лермонтова, -- обобщил Саша.

Мы не могли с ним наговориться. Мы говорили и обобщали. Ночи напролет. Наши слова сливались в экстазе.

Пробуждение кондовой России. Она выдвигает идею предательства, соблазна совращения страны Западом, евреями, грамотеями. Все забывается. И повторяется. Долгая ночь политических разборок, которых за глаза хватает на целое поколение.

В чем чудо России? В русской патологии есть дополнительное измерение жизни. Вот главная ценность. Да, но кто принадлежит этому измерению? Низы безответственны, противны. Интеллигенция как сословие истерична. Никого нет, но есть люди.

-- Они приоткрываются и исчезают, -- предположил Саша.

Говорят, отношения между людьми в России уникальны. Разговор, действительно, может зайти далеко. Глубоко. В дополнительном измерении между мной и Сашей проскакивает искра. Мы озаряемся, и тогда нам кажется, но то, что нам кажется, никогда не будет. Однако на секунду, когда в темноте мы озаряемся, это "кажется" полно очистительной энергии. Она приводит случайный разговор в состояние экзистенциального обнажения.

здравствуйте!

-- Здравствуйте! Почему не здороваетесь?

-- Да неохота.

-- Что так?

-- Ну, если здороваться, то потом надо, по большому счету, прощаться. Не мое это.

-- Вы -- Серый?

-- Ну!

книга

О русских написано много, как ни о ком. Но русские не читают ученых записок. Их воспевают или поносят, а русские не читают. Ничего не доходит. Раньше сбрасывали на железный занавес. Оказалось -- хуже.

гордость

Мы летим с Сашей на коллоквиум в Бухарест. Бухарест не принимает. Садимся в Софии. В аэропорту открываем утреннее пьянство. Заливаемся водкой. Саша хочет домой. Сует мне деньги.

-- Посади в машину. Меня -- в Чертаново!

-- Здесь нет Чертаново. Это София.

-- Хочу в Чертаново!

Он выбегает на площадь. Садится в такси. Таксист увозит его в Чертаново. Я -- один. Я прихожу в Румынии на коллоквиум, стою, пью вино и вызываю к себе интерес.

-- Вон русский стоит.

Французы, немцы, поляки стоят -- и ничего. А русский встал -- сразу интересно. Русский обязательно чем-нибудь отличится. Или опоздает. Или забудет что-нибудь. Или потеряет. Или сморозит чушь. Или блеснет умом. Или кого-нибудь возьмет и выебет. Или наблюет на пол.

И я, загадочный русский, знаю: меня нельзя разгадать. Я не поддаюсь анализу. Анализу поддаются разумные существа. Я сам не знаю, что выкину, руководствуясь неинтеллегибельными соображениями. Могу броситься в огонь и спасти ребенка. А могу пройти мимо. Пусть горит! Пусть все горит! Я, моральный дальтоник, не вижу различия между да и нет. Мне говорят, что я -циник. Но это уже звание. А я -- без звания. Может быть, я бессовестный? А это -- как повернется. Я люблю глумиться, изводить людей. Но я помогу, если что. Я хочу, чтобы уважали мое состояние. У меня, может быть, тоска на душе. Тоска -- это заговор "всего" против меня.