Эта скотина Симмонс   ::   Моррисон Артур

Но со временем она внесла в эту процедуру усовершенствования. Обнаружив на каком-то углу лавчонку, где по дешевке продавалось разное тряпье, она постановила, что отныне сама будет обшивать своего супруга. Решительность принадлежала к числу добродетелей миссис Симмонс: в тот же день она взялась за пошив твидового костюма в кричащую клетку, пустив на выкройки старый мужнин пиджак и брюки. И это еще не все: к воскресенью новый костюм был готов, и Симмонс, ошеломленный таким подвигом, был втиснут в него и отправлен в церковь, прежде чем успел опомниться.

Вскоре выяснилось, что костюм не вполне удобен: брюки тесно обтягивали икры, а в области лодыжек внезапно расширялись; когда же Симмонс садился, то под ним оказывались непроходимые заросли грубых швов и жестких складок. Кроме того, высокий ворот жилета раздражал ему затылок, зато пиджак с богатырской силой стягивал плечи; и в довершение всего основная часть костюма пониже талии поражала глаз безбрежной шириной. С течением времени неудобство вошло в привычку, но примириться с шуточками товарищей Симмонс никак не мог. Дело в том, что миссис Симмонс изготовляла один костюм за другим, руководствуясь при шитье каждого следующего фасоном предыдущего; и в результате этого процесса все случайные недостатки первой модели были закреплены и возведены в принцип, а потому сделались еще более подчеркнутыми и откровенными. Тщетно попытался он как-то раз намекнуть своей супруге, что ему тяжело видеть, как она изводит себя шитьем и портит глаза, а между тем на Майл-Энд-роуд есть новая лавка готового платья, где можно очень недорого…

– Ха! – возразила она. – Что-то ты больно обо мне заботишься, Томас Симмонс, врешь собственной жене и не краснеешь, будто я тебя насквозь не вижу, плевать ты хотел на мои глаза, только о себе и заботишься, еще чего выдумал, тратить деньги на всяких мошенников-портных, да это всё равно, что взять да выбросить их на улицу, а я тут тружусь, из сил выбиваюсь, лишь бы выгадать полпенни, и вот вся благодарность, ишь какой богач выискался, видать, у тебя денег куры не клюют, и то сказать, лежи я целый день в постели, как некоторым хочется, тогда бы ко мне другое было отношение!

Немудрено, что Томас Симмонс почел за лучшее впредь не касаться этой темы и не проронил ни звука даже тогда, когда супруга решила собственноручно стричь ему волосы.

Так год за годом длилось его семейное счастье. И вот однажды, теплым летним вечером, миссис Симмонс отправилась с корзиной за какими-то покупками, наказав мужу сидеть дома. Он вымыл и поставил на место чайные чашки и блюдца, а затем погрузился в созерцание очередной пары брюк, только что законченных и вывешенных в углу парадной комнаты. Они висели на стене во всей своей целомудренной прелести, наперед отказавшись подчеркивать какие бы то ни было формы; нижняя их половина была гораздо короче, а верхняя – гораздо длиннее общепринятых норм, и прихотливостью покроя новые брюки далеко превосходили все, какие довелось когда-либо надевать бедняге Симмонсу. Он смотрел на них – и внезапно в груди его пробудился и возроптал крохотный чертик Соблазна. Симмонс, разумеется, устыдился, отлично сознавая, что он по гроб жизни обязан жене за эти самые брюки, не говоря уж о других ее благодеяниях. И всё-таки, невзирая на старания Симмонса, чертик не утихал, а, напротив, принялся весьма энергично вводить его во искушение, ехидно намекая, что, если Томми рискнет появиться в таком облачении перед товарищами по мастерской, не миновать ему нового града насмешек.

– Выбрось их на помойку! – прошептал под конец искуситель.