Это Вам, потомки ! (Бессмертная трилогия - 3)   ::   Мариенгоф Анатолий

* * *

Шестилетний Мишка, поссорившись из-за гамака с ребятами, орал на свою мать и тетку:

- Зачем вы привезли меня на эту проклятую дачу? Чтобы я трепал свои последние нервы? Зачем?

И дрыгал, как истеричка, ногами. А интеллигентная тетка, бледная, как полупокойница, целовала его в глазки дрожащими губами:

- Успокойся, маленький... Успокойся, моя крошка.

* * *

К старости почти перестаешь чувствовать весну, лето, осень, зиму. Только: тепло, холодно, мокро, ветрено.

Какая скука!

* * *

Растирая мне молодыми сильными руками поясницу, массажистка вдруг сказала:

- Вчера развелась с мужем.

- А кто он был, этот ваш муж?

- Знаете пословицу: не стал инженером, будь офицером, - ответила она.

Хорошая пословица. Я не знал ее.

* * *

В приемной сановника маститый NN кладет на язык таблетку.

Хорошенькая секретарша лукаво спрашивает:

- Министра культуры боитесь?

- Нет, - отвечает NN, - я боюсь культуры министра.

* * *

- Я молю Бога, Боренька, чтобы у тебя всегда был один лишний рубль, говорила мудрая еврейская мама своему сыну, у которого всегда не хватало по крайней мере одной тысячи.

Боренька - Борис Евсеевич Гусман. Лицом этакий курносый еврейский император Павел. Только добрый, симпатичный и совсем не сумасшедший.

Он написал интересные книги - "Сто поэтов", "Чайковский" (монография; света не увидела). Он много лет подряд работал с Марьей Ильиничной Ульяновой в "Правде". Сталин турнул его оттуда, но почему-то не посадил, а отправил в Большой театр.

Мой друг руководил им "со свежинкой". Сталин и оттуда турнул его за эту самую "свежинку". Но опять не посадил, а "кинул", как тогда говорили, в Радиокомитет. После чего, не слишком канителясь, конечно, посадил за... "аристократизм в музыке", то есть за передачу по радио симфоний Бетховена, Скрябина, Равеля, Дебюсси и Шостаковича.

В обвинительном заключении было сказано: "Гусман завербован во "враги народа" Керженцевым".

Керженцев, его патрон по Радиокомитету, умер, никем никогда не потревоженный, с пышным некрологом в "Правде".

Xi * *

Самое убийственное для женщины, если она не слишком молода и хороша, вести себя, как юная красавица.

А ведут, ведут. И даже совсем не дуры.

* * *

Жена выставила мужа из спальной. Поссорились. Тот перебрался спать в другую комнату.

Забравшись к матери в кровать, дочурка спрашивает:

- Значит, наш папа теперь уже не папа, а просто сосед?

* * *

Хорошие писатели поступают так: берут живых людей и всаживают их в свою книгу. Потом те вылезают из книги и снова уходят в жизнь, только в несколько ином виде, я бы сказал, менее смертном.

* * *

Надо быть животным, чтобы хоть раз в жизни не подумать о самоубийстве.

Мне кажется, что это моя мысль. А может быть, и не моя.

* * *

Меня так замучили "проработками", что я уже не охаю, а только смеюсь. Совсем как дочка Пыжовой. У девчушки както заболел зубок. Мать повезла ее к врачу. Вернулись. Ольгуша залезла в кроватку и смеется.

- Ты чему радуешься? Зубок выздоровел?

- Нет, не потому.

- А почему?

- Ковыряли, ковыряли, а зубок-то все болит.

* * *

Наш Игорь, наш герой-любовник бывшего Александрийского театра, одеваясь в передней, вытер пыль на ботинках своим кашне, а потом шикарно накинул его на шею.

Он из интеллигентской семьи - прадед, дед и отец архитекторы, мама педагог (преподает французский язык), сам чутьчуть не кончил философский факультет, в театре играет не только Ваську Пепла из "На дне", но и дона Цезаря де Базана, который, как известно, и "перед королем Испании не снимал своей шляпы".

И вот это "кашне"!

Воистину наша эпоха удивительная.

* * *

Старый Эйх - так называли мы в домашнем кругу профессора Бориса Михайловича Эйхенбаума - однажды без улыбки спросил меня:

- А знаешь, Толя, что во Французской Академии сказал о тебе Виктор Г�