Как издаваться на западе   ::   Довлатов Сергей Донатович

Бродский советовал мне подумать об американских журналах. Он же рекомендовал меня замечательной переводчице Энн Фридмен. Еще раньше я познакомился с Катей О'Коннор из Бостона.

Эня перевела мой рассказ, который затем был опубликован в журнале "Ньюйоркер". Далее "Нью-йоркер" приобрел еще три моих рассказа. Один должен появиться в течение ближайших недель. Остальные - позже.

Мне объяснили, что это большой успех. В Союзе о "Ньюйоркере" пишут: "Флагман буржуазной журналистики..." Здесь его тоже ругают. Знакомые американцы говорят:

- Ты печатаешься в самом ужасном журнале. В нем печатается Джон Апдайк...

Я не могу в этом разобраться. Я все еще не читаю по-английски. Джон Алдайк в переводах мне очень нравится...

Курт Воннегут тоже ругал "Ньюйоркер". Говорил, что посылал им множество рассказов. Жаловался, что его не печатают. Хемингуэя и Фолкнера тоже не печатали в этом журнале. Они говорят, Фолкнер писал чересчур хорошо для них. А Хемингуэй чересчур плохо.

Мне известно, что я не Воннегут. И тем более - не Фолкнер. Мне хотелось выяснить, чем же я им так понравился. Мне объяснили:

- Большинство русских авторов любит поучать читателя, воспитывать его. Причем иногда в довольно резкой, требовательной форме. Черты непрошеного мессианства раздражают западную аудиторию. Здесь этого не любят. И не покупают...

Видно, мне повезло. Воспитывать людей я не осмеливаюсь. Меня и четырнадцатилетняя дочка-то не слушается...

Действительно, русская литература зачастую узурпирует функции Церкви и государства. И рассчитывает на соответствующее отношение.

Я не хочу сказать, что это плохо. Это замечательно. Для этого есть исторические причины. Церковь в России была довольно слабой и не пользовалась уважением. Литература же пользовалась огромным, непомерным, может быть - излишним авторитетом.

Отсюда - категорическая российская установка на гениальность, шедевр и величие духа. Писать хуже Достоевского считается верхом неприличия. Но Достоевский - один. Толстой - один. А людей с претензиями - тысячи.

Мне кажется, надо временно забыть о Достоевском. Заняться литературной техникой. Подумать о композиции. Поучиться лаконизму...

Кроме того, в сочинениях русских авторов преобладают мрачноватые гаммы. Это естественно. Мы прибыли из довольно серьезного государства. Однако смешное там попадалось не реже, чем кошмарное.

Трудно забыть, как сержант Гавриленко орал на меня:

- Я сгнию тебя, падла! Вот увидишь, сгнию! Грустить мне или смеяться, вспоминая об этом.

Хотелось бы не путать дурное настроение с моральным величием.

Уныние лишь издалека напоминает порядочность... Недавно я прочел такую фразу у Марамзина:

"Запад интересуется нами, пока мы русские..." Это соображение мне попадалось неоднократно.

В самых разнообразных контекстах. У самых разных авторов.

То есть мировая литература есть совокупность национальных литератур. В самых ярких, блистательных образцах. Чем национальнее автор, ;гем интернациональное сфера его признания...

Это соображение вовсе не кажется мне бесспорным. Хоть я и не решаюсь его опровергать. Теория - не мое дело.

Я только хочу привести несколько фамилий.

Иосиф Бродский добился мирового признания. Его американская репутация очень высока.

При этом Бродского двадцать лет упрекают в космополитизме. Говоря, что его стихи напоминают переводы с английского. Об этом писали Рафальский, Гуль и другие, более умные критики. И у Бродского есть материал для подобных оценок. В его поэзии сравнительно мало национальных черт. Хотя ленинградские реалии в его стихах точны и ощутимы.

Мне кажется, Бродский успешно выволакивает русскую словесность из провинциального болота.

А раньше этим занимался Набоков. Который еще менее национален, чем Бродский.