Такова любовь   ::   Макбейн Эд

Взрывом плиту отбросило от стены, разорвало трубы, соединяющие ее с газопроводом, и постоянный приток газа в квартиру угрожал новым взрывом. Человек в спецовке, несомненно, посланный либо департаментом общественных работ, либо газовой и электрической компанией, даже не поднял головы, когда они вошли. Он спешил и работал быстро. Один взрыв уже был, и, черт его возьми, он не хотел второго, по крайней мере, пока он сам находился в помещении. Он знал, что смеси одной части окиси углерода с половиной кислорода или двумя с половиной частями воздуха достаточно для того, чтобы снова от какого-нибудь пламени или искры произошел взрыв. Когда он прибыл на место происшествия, он открыл все окна, даже в спальне, хотя то, что он увидел там на кровати, не было приятным зрелищем. Он затем сразу же приступил к работе над искореженными и изогнутыми газовыми трубами, пытаясь установить утечку газа. Он был благочестивый католик, но, если бы сам Папа Римский вошел в кухню, он и то не перестал бы возиться с трубами. Он даже не кивнул вошедшим.

Сквозь запыленные стекла противогаза Хейз наблюдал за его работой, а затем бросил взгляд на развороченную кухню. Не надо было быть большим специалистом, чтобы определить, что именно здесь произошел взрыв. Это было ясно и без перевернутой плиты и запаха газа. Кухня вся разбита: стекла выбиты, кастрюли и сковородки разметало в разные стороны и изрешетило. К счастью, занавески сгорели мгновенно и не произошло большого пожара. Стол и стулья взрывом швырнуло в комнату рядом с кухней, даже здесь взрывом подняло с места тахту и теперь она торчком стояла у разрушенной стены.

В отличие от других комнат, спальня почти не пострадала. Газовщик открыл окно, и весенний ветер зашевелил занавески, беззаботно играя с ними. Одеяло было снято и лежало у изножья постели, а на чистых белых простынях лежали двое – мужчина и женщина – так, как это бывает весной: на мужчине ничего, кроме трусов, в голубую полоску, на женщине – только трико. Оба были мертвы.

И хотя Хейз не очень-то разбирался в патологии, тела мужчины и женщины на постели, даже при том, что рассматривал он их через грязные стекла противогаза, были яркого, вишнево-красного цвета, и он готов был держать пари, что оба они умерли от острого отравления окисью углерода. Он уже готов был размышлять о том, была ли смерть случайной или преднамеренной, – он был хорошим полицейским и не мог, конечно, исключить также и возможность умышленного убийства. Тем не менее начал целенаправленный поиск записки о самоубийстве.

Ему не пришлось долго ее искать. Она лежала неподалеку, на туалетном столике, напротив кровати, прижатая мужскими наручными часами, чтобы не слетела. Не дотрагиваясь ни до часов, ни до записки, Хейз нагнулся, чтобы прочитать написанное.

Она была отпечатана на машинке. Он механически оглядел комнату и увидел ее на маленьком приставном столике возле кровати. Он снова посмотрел на записку.

"Боже, прости нас за содеянное. Мы так любим друг друга. Но весь мир против нас. У нас нет другого выхода. Только так мы можем положить конец своим страданиям и мучениям других. Пожалуйста, пойми.

Томми и Ирэн".

* * *



Хейз утвердительно кивнул, молча высказывая понимание, а затем отметил про себя: не забыть бы забрать записку и часы, как только будут сделаны фотографии. Он пересек комнату, заполнил бланк, который позднее прикрепит к пишущей машинке с тем, чтобы доставить ее в лабораторию, где парни лейтенанта Сэма Гроссмана должны будут провести свои тесты на сравнение записки и шрифта.

Он снова подошел к кровати. Казалось, мужчине и женщине было немногим более двадцати. Мужчина непроизвольно весь обделался, очевидно, после того, когда впал в глубокую кому и когда газ полностью одолел его. Женщину вырвало в подушку.