Танцовщица Веселой Мельницы   ::   Сименон Жорж

— С каких пор, Адель, Женаро прячет в вашей квартире свои опасные бумаги?

Она равнодушно пожала плечами, как женщина, которая давно уже ждет катастрофы.

— Уже несколько лет! Это он вызвал меня из Парижа, где я умирала от голода…

— Вы признаетесь, Женаро?

— Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката.

— Вы также?.. Как Виктор?..

Месье Дельфос сидел молча, опустив голову и не спуская глаз со своей трости, той трости, которой был Убит Графопулос.

— Мой сын не несет ответственности… — вдруг прошептал он.

— Я знаю!

Дельфос посмотрел на Мегрэ одновременно растерянно и смущенно:

— Кто вам это сказал?

— Посмотрите же в зеркало на себя и на него!

И это было все! Три месяца спустя Мегрэ сидел у себя в Париже, на бульваре Ришар-Ленуар, и разбирал почту, которую только что принесла снизу консьержка.

— Есть интересные письма? — спросила мадам Мегрэ, вытряхивая у окна коврик.

— Открытка от твоей сестры, которая сообщает, что у нее скоро будет ребенок.

— Еще!

— Письмо из Бельгии.

— От кого это?

— Ничего интересного. Мой приятель, комиссар Дельвинь, посылает мне по почте трубку и сообщает о приговорах…

Он вполголоса прочел:

— «Женаро получил пять лет принудительных работ, Виктор три года, а девица Адель, за неимением неопровержимых доказательств, отпущена на свободу…»

— Что это за люди? — спросила мадам Мегрэ, которая хоть и была женой комиссара уголовной полиции, тем не менее сохранила всю чистоту наивной девушки из французской деревни.

— Не интересные! Они держали кабаре в Льеже, кабаре, в котором не было клиентов, но зато активно занимались шпионажем…

— А девица Адель?

— Танцовщица в этом заведении… Как все танцовщицы…

— А ты ее знал?

В голосе мадам Мегрэ внезапно послышалась ревность.

— Я был у нее один раз.

— Смотри у меня!

— Вот теперь ты говоришь совсем как месье Дельвинь! Я был у нее, но меня сопровождали человек шесть.

— Она хорошенькая?

— Недурна! Мальчишки с ума по ней сходили.

— Только мальчишки?..

Мегрэ распечатал другой конверт с бельгийской маркой.

— Вот как раз фотография одного из них, — сказал он.

И протянул ей портрет молодого человека, чьи узкие плечи казались еще уже в военной форме. Он был снят на фоне пароходной трубы.

— «…и я позволю себе послать вам фотографию моего сына, который на этой неделе покинул Анвер на борту „Элизабетвиль“, отправляющегося в Конго. Надеюсь, что суровая жизнь в колониях…»

— А это кто?

— Один из юнцов, влюбленных в Адель!

— Он что-нибудь натворил?

— Он пил портвейн в одном ночном кабачке, куда лучше бы ему никогда и ногой не ступать.

— И он был ее любовником?

— Никогда в жизни! Разве что однажды видел, как она одевается.

Тут мадам Мегрэ сделала заключение:

— Все мужчины одинаковы!

Под кучей писем было еще извещение с черной каймой, которое Мегрэ не показал жене.

«Сегодня в клинике Сент-Розали, в Льеже, скончался семнадцати лет от роду Рене-Жозеф-Артюр Дельфос, сподобившийся святого причастия…»

Клиника Сент-Розали в Льеже предназначена для богатых душевнобольных.

Внизу листка три слова:

«Молитесь за него».

И Мегрэ вспомнил о месье Дельфосе-отце, о его жене, его заводе, его любовницах.

Потом вспомнил о Графопулосе, который захотел поиграть в шпионов, так как ему было скучно и он воображал, что они загадочны и обаятельны — совсем как в романах.

Неделю спустя в кабачке на Монмартре какая-то женщина улыбнулась Мегрэ. Перед ней стояла пустая рюмка, которую владельцы заведения для виду ставили ей на стол.

Это была Адель.

— Клянусь вам, я даже точно не знала, что они там стряпают… Жить-то ведь надо, не так ли?..