Королек   ::   Набоков Владимир Владимирович

Днем, пока брат был на работе, Антон сидел в дружественном кабаке или валялся среди одуванчиков на холодной и яркой еще траве на берегу канала и следил с завистью, как громкие молодцы грузят уголь на баржу, или бессмысленно смотрел вверх, в праздное голубое небо, навевающее сон. Но вот,-- что-то в налаженной жизни братьев заскочило.

Еще тогда, когда Романтовский вкатывал тележку во двор, он возбудил в них и раздражение и любопытство. Безошибочным своим нюхом они почуяли: этот -- не как все. Обыкновенный смертный ничего бы такого на первый взгляд в Романтовском не увидал, но братья увидали. Он, например, ходил не как все: ступая, особенно приподнимался на упругой подошве: ступит и взлетит, точно на каждом шагу была возможность разглядеть нечто незаурядное поверх заурядных голов. Был он что называется дылда, с бледным востроносым лицом и ужасно беспокойными глазами. Из коротких рукавов двубортного пиджака с какой-то назойливой и никчемной очевидностью (вот и мы, что нам делать?) вылезали долгие кисти рук. Уходил он и приходил в неопределенные часы. В один из первых же дней Антон видел, как он стоит у книжного лотка и приценивается, или даже купил, ибо торговец проворно побил одну книжку о другую -- пыльные -- и зашел с ними за лоток. Выяснились и другие причуды: свет горит почти всю ночь; необщителен. Раздается голос Антона:

-- Этот франт зазнается. Надо бы посмотреть на него поближе.

-- Я ему продам трубку,-- сказал Густав. Туманное происхождение трубки. Ее как-то принесла Анна, но братья признавали только цигарки. Дорогая, еще необкуренная, с полым вставным стерженьком в прямом мундштуке. К ней -- замшевый чехольчик.

-- Кто там? Что вам нужно? -- спросил Романтовский через дверь.

-- Соседи, соседи,-- ответил Густав басом. И соседи вошли, жадно озираясь. На столе обрубок колбасы на бумажке и стопка криво сложенных книг -- одна раскрыта на картинке: многопарусные корабли и сверху в углу летящий младенец с надутыми щеками.

-- Давайте знакомиться,-- сказали братья.-- Живем бок о бок, можно сказать, а все как-то... На комоде спиртовка и два апельсина. -- Рад познакомиться,-- тихо сказал Романтовский и, присев на край постели, наклонив лоб с налившейся жилой, принялся шнуровать башмаки.

-- Вы отдыхали,-- сказал с грозной вежливостью Густав,-мы к вам не вовремя...

Тот ничего, ничего не ответил; но вдруг выпрямился, повернулся к окну, поднял палец и замер.

Братья посмотрели: окно как окно-- облако, макушка тополя, стена напротив.

-- Вы разве не видите? -- спросил Романтовский. Они, красный и серый, подошли к окну, даже высунулись, став одинаковыми. Ничего. И внезапно оба почувствовали: что-то не так-- ой, не так! Обернулись. Романтовский в неестественной позе стоял возле комода.

-- Должно быть, показалось,-- сказал он, не глядя на них.-- Пролетело как будто... Я однажды видел, как упал аэроплан.

-- Это бывает,-- согласился Густав.-- А мы зашли неспроста. Не желаете ли купить?.. Совершенно новая... И футляр есть...

-- Футляр? Вот как. Я, знаете, редко курю. -- Так будете чаще. Посчитаем недорого. Три с полтиной.

-- Три с полтиной. Вот как.

Он вертел трубку в руках, прикусив нижнюю губу, что-то соображая. Его зрачки не глядели на трубку, а ходили вправо и влево маятником.

Между тем братья стали раздуваться, расти, они заполнили всю комнату, весь дом, и затем выросли из него. По сравнению с ними, тополек был уже не больше игрушечных деревец, таких валких, из крашеной ваты, на зеленых круглых подставках. Дом из пыльного картона со слюдяными окнами доходил братьям до колен. Огромные, победоносно пахнущие потом и пивом, с бессмысленными говяжьими голосами, с отхожим местом взамен мозга, они возбуждают дрожь унизительного страха. Я не знаю, почему они прут на меня. Умоляю вас, отвяжитесь, я не трогаю вас, не трогайте и вы меня-- я уступлю вам-- только отвяжитесь.

-- Но мелочью у меня не наберется,-- тихо сказал Романтовский.-- Вот разве что разменяете десятку.

Разменяли и, ухмыляясь, ушли.