Костер   ::   Меттер Израиль Моисеевич

Магазин уже был закрыт, но продавщица винного отдела жила неподалеку, кладовщик сбегал к ней, она отпустила ему в форточку пол-литра белого, бутылку вермута и кулечек помадки.

В старом буфете у Анны Григорьевны стоял юбилейный набор фужеров, подаренный шефами для клубных "Огоньков". На письменном столе расстелили газету. Заглянул в дверь участковый, он был в активе Дома культуры - на вечерах самодеятельности художественно свистел народные мелодии. Налили и ему. Выпили хоть и по-быстрому, но культурно. Коллектив был крепкий, дружный. Если и отмечали вот так радостное событие в директорском кабинете, то попусту не болтали, говорили дело в рабочем порядке.

И сейчас посидели-постояли недолго, а перед уходом Анна Григорьевна объявила:

- Завтра будем списывать старую обстановку. С утра утвержу в сельсовете комиссию. Федор Терентьич, у нас в кладовой солярка еще есть? Кладовщик ответил, что литров десять сыщется. - А не мало будет?

- Вообще-то, маловато. Смотря по погоде. Киномеханик сказал не к месту: - Товарищи, маленькое объявление: я в Главкинопрокате индийский фильм выцыганил. Нулевым экраном, две серии, очень переживательный...

Сотрудники оживились было, но Анна Григорьевна сказала, чтоб расходились по домам. А киномеханику велела: - А ты, Костя, останься.

Дверь кабинета она прихлопнула на французский замок и не прошла за свой письменный стол - опустилась в новое кресло. Косте сказала: - Не подпирай стенку. Садись. Тяжело вздохнув, он сел во второе новое кресло. - Думаешь, мне приятно с тобой разбираться? - спросила Анна Григорьевна и тоже вздохнула. - Ребенка бы хоть своего пожалел.

- Я жалею, - сказал Костя. - Всю получку отдал Тоське, до копейки.

- А на какие шиши с Люськой гуляешь? - Мы не гуляем, - сказал Костя, - А как же это, интересно, называется?

- У меня к ней чувство.

- Ну и что? Значит, у каждого будет чувство, и он, задрав хвост, побежит от семьи?

На этот вопрос Костя не сумел ответить. Он маялся в кресле. Анне Григорьевне, женщине доброй, тоже было тошно; ее сын прошлым летом разошелся с женой, оставив ребенка. Все материнские слова и горючие слезы она уже извела, убеждая сына, и теперь на долю Кости остались одни ошметки.

- Подумал бы ты над своим моральным обликом, - сказала Анна Григорьевна.

А Косте хотелось помочь ей, он видел, как ей трудно с ним, знал, что в районе с нее спрашивают за него - Тоська писала заявления повсюду.

- Меня в Первомайское зовут, - тихо сказал Костя. - Если хотите, я туда перейду.

- А думаешь, в Первомайском тебе аморалку спустят?

- Там директор совхоза крепкий мужик. Бывший генерал, - пояснил Костя. - Клуб недавно поставил. Он отбодается.

- Не отпущу, - поднялась Анна Григорьевна. На этом их беседа закончилась. С утра Анна Григорьевна пошла в сельсовет. Председатель, человек недавний, - говорили, из моряков, - сперва не мог взять в толк, какая комиссия и для чего. Анна Григорьевна рассказала, он снова не понял. - Сельсовет-то здесь при чем? - Мы подчиняемся вам, Сергей Иваныч. - Но мебель принадлежит Дому культуры? Вы за нее отвечаете?

- Директор не является материально ответственным лицом.

- Постановочка, - сказал председатель, расстегнув ворот кителя. - А за что же вы тогда отвечаете? За танцы, что ли?

- Почему это за танцы? - обиделась Анна Григорьевна. - У нас кружки, у нас самодеятельность, лекции...

- Дошло, - сказал председатель. - Значит, средства наши, а идеология ваша. Нам, выходит, попроще: сощелкал на счетах - сошлось, не сошлось, сразу видать. Ладно. На какую сумму списываете мебель? - Двести сорок семь рублей. - Ух ты! А может, на ней еще посидеть можно?.. Слушай, директор, давай отдадим ее в пионерлагерь!.. Клопы в ней не завелись?

Анна Григорьевна разъяснила ему: мебель потому и списывается, что ее никому отдавать нельзя.