Крупинки   ::   Крупин Владимир

Приехал в последний раз, говорит: "Мам, что со мной случится, приезжай хоронить". Его они так убили, что будто сам с поезда упал.

Страшна фотография похорон. Невозможно смотреть. До чего же напоминает мертвое, измученное лицо Есенина.

-- Бог их наказал. Один спился, другого в электрической стрелке смололо. Сам попался или засунул кто. Первого ее мужа, который и раньше сидел, снова посадили. А я до того говорила ей и ему: "Галя, разойдитесь". Он: "Мам, ведь это ж дети мои". Он же голодный ходил. На похоронах как его соседи жалели. Только они да я плакали. Зайдет, говорят, займет десять рублей -- детей накормить. Обязательно отдаст. Они не берут. Хорошие соседи. У меня тоже жили чужие люди из города, муж с женой. "Мы вас, Анна Михайловна, к себе заберем". Ой, говорю, я в лифтах не понимаю. Сяду, буду кататься, меня не найдете". Смеются.

Я закрыл альбом.

-- Вы ведь ровесники. Ему бы столько же сейчас было. Последний раз приехал, пометал-пометал Ленку, меня взял поцеловал в обе щеки: "Мам, прощай, мам, прощай". Вот и распростилась. Уж так себе говорю, что мне Господь жизнь дает, чтоб я за них за всех молилась.

На прощанье Анна Михайловна подарила мне платок. Вышитый, наверное, еще в ее девичестве. Такие -- белые, с цветочками и подзорами -- держали в руках наши девушки на школьных вечерах, на танцах. Конечно, получить такой платочек было мечтой парней. Мы тогда не догадывались о печальном смысле такого дарения. Платочек дарился к слезам.

Петька, милый!..

Умру любя

Первое, что я запомнил у Пушкина наизусть, была поэма "Цыганы". Было мне лет шесть. Я не знал значения знаков препинания, разделения на строки, не понимал смысла скобок, я читал слова подряд, так и заучивал. Не специально, а от частого перечитывания. Рука магнитно тянулась к книге, привычно раскрывалась на влекущем месте, и я шептал: "...они сегодня над рекой в шатрах изодранных ночуют". Все было настолько точно, что я и понятия не имел, что это написано больше ста лет назад. Цыгане приходили в село летом, разбивали изодранные шатры недалеко от реки, ходили по улицам. Нас к табору не отпускали, цыган побаивались, мы смотрели издали. А благодаря этой поэме я как будто был вместе с ними, знал, что там у них костры, сидит у костра старый цыган и рассказывает о Мариуле и успокаивает Алеко. Ну разлюбила тебя Земфира, ну что ж делать, все они такие, цыганки.

Я читал и читал, а как добирался до самого главного места, забывал дышать и читал взахлеб:

"Вдруг видит близкие две тени и близкий шепот слышит он над обесславленной могилой первый голос пора второй голос постой первый голос пора мой милый второй голос нет нет дождемся дня первый голос уж поздно второй голос как ты робко любишь минуту первый голос ты меня погубишь если без меня проснется муж алеко проснулся я куда вы не спешите оба вам хорошо и здесь у гроба Земфира мой друг беги беги Алеко постой куда красавец молодой лежи вонзает в него нож Земфира Алеко цыган умираю Земфира Алеко ты убьешь его взгляни ты весь обрызган кровью о что ты сделал Алеко ничего теперь дыши его любовью Земфира нет полно не боюсь тебя твои угрозы презираю твое убийство проклинаю Алеко умри ж и ты поражает ее Земфира умру любя умирает..."

Так я и читал: "Алеко умри ж и ты поражает ее Земфира умру любя".

Я всецело был на стороне цыган. Мы их так обидели. Алеко же от нас пришел к ним. Пришел и цыгана убил. И ему не отомстили, только и сказал старик: "Ты зол и смел оставь же нас прости да будет мир с тобою".

Когда к нам приходили цыганки с детьми, мы обязательно что-то давали им. Раз я отдал маленькой неумытой девочке-цыганке цветные тряпочки для ее куклы. Ее мать поняла все величие моего подарка, мне же еще предстояло объяснять свой порыв сестрам, взяла мою руку, повернула ладонью кверху:

-- Ой дорога, дорога, ой дальняя дорога.