Кукушкины слезки   ::   Шукшин Василий

У женщины в серых глазах заискрились крохотные, горячие огоньки.

— Чего вы смеетесь, а?.. Нет, вы скажите!.. Чего вы?.. — показывая на женщину пальцем, спрашивал мужчина и сам радостно смеялся.

— Смешинка в рот попала. — Женщина отвернулась и вытерла платком глаза. И уже серьезно спросила: — Вы зачем к нам? Уполномоченный, что ли?

Мужчине жалко было, что они перестали смеяться. Он бы посмеялся еще.

— Художник я, — сказал он. — На натуру еду. Рисовать.

Женщина с интересом посмотрела на него.

— Что? — спросил художник.

— Ничего. У нас в клубе тоже художник есть.

— Да?.. — Художник не нашел, что сказать о том художнике, который у них в клубе, кивнул головой. — Художников много.

— А вы кого рисуете?

— А все. Тебя… вас могу. Хотите?

Женщина улыбнулась.

— Ну, меня-то… чего меня? А вот у нас виды шибко хорошие есть. На реке. Иной раз придешь по воду утром и глаз не отведешь — до того красиво! Сама думала: вот бы нарисовать.

— Не пробовала?

— Да уж… Вы правда посмотрите те места. Только рано надо. А скажите: рисовать учат, что ли, или это уж с рожденья в человеке заложено?

— И с рожденья, и учат… Учиться долго надо… — Художнику не хотелось говорить об этом. — Ты вот расскажи лучше, как ты живешь? — Он вдруг спрыгнул с телеги, пошел рядом. Улыбался, смотрел на женщину — А? Как ты живешь вот в этом раю?! — Он раскинул руки, оглянулся кругом.

Женщина улыбалась тоже.

— Хорошо живу.

Мужчина вздохнул всей грудью… Отбежал в сторону, сорвал несколько пыльных теплых цветков, догнал телегу, подал цветы женщине. Та приняла их с благодарной улыбкой.

— Кукушкины слезки называются, — сказала она, бережно складывая цветы в букетик. — Нету ей своего гнездышка, она плачет. Где слезинка упадет, там цветок вырастет.

— Нравятся? — Художник прыгнул на телегу. Прыгая, задел рукой сгиб колена женщины, метнул в ее сторону быстрый взгляд…

Женщина поправила юбку и продолжала складывать букетик. На короткое мгновение в глазах художника встала картина: здоровая, красивая, спокойная женщина бережно складывает маленький букет из нежно-голубых скорбных цветов — кукушкины слезки. Но властное сильное чувство, как горячая волна, окатило его с головой… Картина пропала. Все в мире, вокруг, представилось вдруг ярким, скоропреходящим, смертным.

— Вообще что жизнь? — громко заговорил он. — Все кончится — и все! — Он глядел на женщину — ждал, что она поймет его. — Ну сделаем мы какое-то свое дело, то есть будем стараться!.. — Художник досадливо поморщился — слова были глупые, мелкие. — Черт возьми!.. Ты понимаешь? Ну сделаем — ну и что? А всю жизнь будем себя за горло держать! Такие уж… невозможно хорошие мы, такие уж… А посмотри — лес, степь, небо… Все истомилось! Красотища! Любить надо, и все! Любить, и все! Все остальное — муть. — Он как будто спорил с кем, доказывал — говорил запальчиво, взмахивал рукой… И смотрел на женщину. Ждал.

Она внимательно слушала. Она хотела понять. Мужчина тронул ее за руку.

— Ну, что смотришь? Не понимаешь меня? — Положил руку на ее мягкое плечо, хотел привлечь к себе.

Женщина резко вывернула плечо, в упор, до обидного спокойно, просто — как по лицу ударила — глянула на него. Сказала чужим резким голосом:

— Понимаю. — И отвернулась.

Художник отдернул руку — точно обжегся… Растерянно улыбнулся.

— О!.. О, какие мы! — Помолчал, глядя на женщину, потом сердито сказал: — Поживем… и нас не будет. И все. Вообще к черту все! — устало, с тихой злобой добавил он. Поднял ноги на телегу, лег и уткнулся лицом в пахучую траву.

Долго ехали так.

Звякала в передке телеги железка. Фыркал Гнедко. В лесу, пронизанном низким солнцем, звенели хоры птиц. Нечто огромное, светлое, мягко ступая по травам, шагало по земле.