Лавка древностей   ::   Диккенс Чарльз

 — Всякий раз, как мне приходится созерцать такое счастье, я не перестаю оплакивать свою холостяцкую долю. Было время, сэр, когда одна молодая девица, отпрыск весьма почтенной фирмы, торгующей предметами мужского туалета… но я, кажется, расчувствовался. Чакстер, принесите бумаги мистера Авеля.

— Видите ли, мистер Уизерден, — сказала старушка. — Авель воспитывался совсем по-другому, чем большинство юношей. Он всегда дорожил нашим обществом и всегда проводил время с нами. Авель не отлучался из дому ни на один день за всю свою жизнь. Ведь правда, голубчик?

— Правда, душенька, — подтвердил старичок. — Если только не считать его поездки на побережье, в Маргет [26] , со школьным учителем мистером Томкинли. Они уехали в субботу и вернулись в понедельник, — но вы помните, душенька, сколько здоровья ему это стоило?

— Потому что не привык к таким отлучкам, — сказала старушка. — Он там совсем истосковался без нас ни поговорить, ни душу отвести не с кем.

— Совершенно верно, матушка, — снова послышался тот же тихий, тоненький голос. — Мне было так не по себе, так одиноко! Подумать только — ведь нас с вами разделяло море! Никогда не забуду, как я страдал, поняв, что между нами лежит море!

— Что вполне понятно, — заметил нотариус. — Такие чувства делают честь натуре мистера Авеля, и вашей натуре, сударыня, и натуре его отца, и вообще человеческой натуре. И то же самое благородство души проявляется во всем его поведении, столь сдержанном и скромном. А сейчас, как вы изволите увидеть, я поставлю под этим документом свою подпись, которую засвидетельствует мистер Чакстер, затем прижму пальцем вот эту голубую облатку с зазубренными краями и произнесу внятным голосом — не пугайтесь, сударыня, так уж полагается, — что документ сей обладает законной силой. Мистер Авель распишется под другой облаткой, произнесет те же кабалистические слова, и на том дело и кончится. Ха-ха-ха! Видите, как все просто!

Наступила короткая пауза, во время которой мистер Авель, вероятно, проделывал то, что от него требовалось, после чего снова произошел обмен рукопожатиями, послышалось шарканье ног, потом звон бокалов, — и все заговорили разом. Минут через пятнадцать в дверях появился мистер Чакстер (с пером за ухом и с пылающей от винных паров физиономией), который сначала изволил пошутить, назвав Кита «пройдошливым юнцом», а затем сообщил ему, что гости сейчас выйдут.

И они действительно не замедлили выйти. Мистер Уизерден — круглолицый, цветущего вида живчик с весьма галантными манерами — вел старушку, а за ними, под руку, следовали отец с сыном. Мистер Авель, до странности старообразный молодой человек, выглядел почти одних лет с отцом и был удивительно похож на него и лицом и фигурой, хотя вместо отцовского бьющего через край благодушия в нем чувствовалась какая-то робость и сдержанность. Во всем же остальном — в опрятности костюма и даже в хромоте — они были точной копией друг друга.

Усадив старушку в фаэтон, мистер Авель помог ей оправить накидку и положить поудобнее корзиночку, служившую неотъемлемой частью ее туалета, потом сел на заднее сиденье, вероятно, специально для него приспособленное, и улыбнулся всем по очереди, начиная с матушки и кончая пони. Тут поднялась страшная возня: пони никак не хотел закинуть голову и взять в рот мундштук, — но, наконец, даже с этим было покончено; старичок забрался на свое место и, переложив вожжи в левую руку, сунул правую в карман — за шестипенсовиком для Кита.

Но такой монеты не нашлось ни у него самого, ни у старушки, ни у мистера Авеля, ни у нотариуса, ни у мистера Чакстера. Старичку казалось, что шиллинга будет много, но разменять монету было негде, и он отдал ее Киту.

— Вот, получай.