Леля Селезнева с факультета журналистики   ::   Шукшин Василий

— Скажите, пожалуйста, а может быть, вас мало?

— А? — Бригадир выпрямился. — Мало? Нет, тут больше не надо, пожалуй… Да и нету у нас их больше-то.

— Но ведь стоят машины-то! — тихо, с отчаянием сказала Леля. — Что же делать-то?

— Что делать?.. Вот делаем.

— Когда вы думаете закончить?

— Завтра к обеду… — Старик прищурился и посмотрел на ту сторону реки.

— Ну нет! — твердо сказала Леля. — Так не пойдет. Вы что?

— Что? — не понял старик.

— Товарищи! — обратилась Леля ко всем. — Товарищи, есть предложение: собрать коротенькое собрание! Пятиминутку. Я предлагаю… — продолжала Леля, — работать ночью. Мне сейчас трудно посчитать, в какие тысячи обходится государству простой этих машин, но сами понимаете — много. Я сейчас схожу в деревню, обойду ваши семьи, скажу, чтобы вам принесли сюда ужин…

— Ну, это уж — привет! — сказал Митька Воронцов.

— Да неужели вы не понимаете! — Леля даже пристукнула каблучком по палубе. — А как было в войну — по две смены работали!.. Женщины работали! Вы видите, что делается? — Леля в другое время и при других обстоятельствах поймала бы себя на том, что она слишком театрально показала рукой на тот берег, на машины, и голос ее прозвучал на последних словах, пожалуй, излишне драматично, но сейчас ей показалось, что она сказала сильно. Во всяком случае, все посмотрели туда, куда она показала, — там стояли машины с хлебом.

— У нас на это начальство есть, — суховато сказал бригадир.

— Мы что, двужильные, что ли? — спросил Митька.

Он уже не ждал от девушки «фокусов», он боялся, что она уговорит плотников остаться на ночь. Пятеро других стояли нахмурившись.

— Товарищи!.. — опять начала Леля.

— Да что «товарищи»! — обозлился Митька. — Тебе ж сказали: не останемся… — Митьке позарез нужно было быть вечером в клубе.

— Эх вы!.. — сказала Леля и неожиданно для себя заплакала. — Люди стоят, машины стоят… их ждут… а они… — говорила Леля, слезая с парома. Она вытирала ладошкой слезы, сердилась на себя, не хотела плакать, а слезы все катились: она очень устала сегодня, изнервничалась с этим паромом.

Плотники растерянно смотрели на тоненькую девушку в узкой юбке. Она отвязала лодку и, неумело загребая веслами, поплыла к берегу

— Ты, Митька, балда все-таки, — сказал бригадир. — Дубина просто.

— Он шибко грамотный стал, — поддакнул один из плотников. — Вымахал с версту, а умишка ни на грош.

Митька насупился, скинул рубаху, штаны и полез молчком в воду — надо было обмерить пролом в боку баркаса, чтобы заготовить щит-заплату. Остальные тоже молча взялись за топоры. На берегу Лелю встретил председатель Трофимов.

— Чего они там? — встревожился он, увидев заплаканную Лелю. — Небось лаяться начали?

— Да нет! — Леля выпрыгнула из лодки. — Попросила их… В общем, ну их! — Леля хотела идти в деревню.

Трофимов осторожно взял ее за тоненькую руку, повел обратно к лодке.

— Поедем. Не переживай… Попросила остаться их?

— Да.

— Сейчас поговорим с ними… останутся. Я еще трех плотников нашел. К утру сделаем.

Леля посмотрела в усталые умные глаза Трофимова, села в лодку, тщательно вытерла коротким рукавом кофты заплаканные глаза.

Трофимов подгреб к парому, первым влез на него, потом подал руку Леле.

Плотники старательно тесали желтые пахучие брусья. Только бригадир воткнул топор в кругляш и подошел к председателю.

— Ну что тут? — спросил Трофимов.

— Ночь придется прихватить, — сказал старик, сворачивая папироску.

— Я еще троих вам подброшу. К утру надо сделать, черт его… — Председатель для чего-то потрогал небритую щеку, протянул руку к кисету бригадира.

Леля смотрела на бригадира, на плотников, на их запотевшие спины, на загорелые шеи, на узловатые руки.