Любовь после Дружбы   ::   Зайончковский Олег Викторович

Поэтому, когда впереди в просветах деревьев показались электрические огни, оба индейца вздохнули с облегчением. Эти огни означали, что друзья добрались наконец до цели.

Огни, впрочем, были довольно редкими и немногочисленными. Лагерь – эта общность из общностей – давным давно «отбился». Фонари, поставленные в опорных точках, светили с одной только целью – показать, что под ними нет ни живой души. А живые души спали в маленьких домиках, разбросанных по территории. Замерев и прислушавшись, можно было даже уловить нежную носовую разноголосицу, доносившуюся из открытых окошек.

Индейцы легко перемахнули через решетчатый железный забор и уже на территории лагеря затаились в тени каких-то кустов. Теперь только они сообразили, что не выработали заранее план своего набега. Вообще-то их вело сюда желание острых ощущений, но получилось так, что этих ощущений они достаточно хватили еще по дороге. Идея «устроить кипиш» сейчас вдохновляла их меньше, чем когда они сидели в детсадовской беседке. Друзья закурили, пряча сигареты в кулаках. Они делали вид, что размышляют, а в действительности оттягивали принятие решения. Наконец Геныч предложил не слишком уверенно:

– Давай, слышь, орать им в окна: «Пожар! Пожар!» – они и напугаются.

Гарик пожал плечами:

– Можно…

Друзья покинули свое укрытие и крадучись подобрались к ближайшему домику. Гарик заглянул в окошко, и на него пахнуло теплым телесным духом. Так пахнет ребенок, слегка вспотевший и раскрывшийся во сне.

– Знаешь… – прошептал Гарик, – давай не будем делать большой кипиш.

– А какой ты хочешь?

– Маленький.

– Это чё? – не понял Геныч.

– Я говорю – давай лучше к девчонкам запоремся.

Мысль о том, чтобы ограничиться малым кипишем вместо большого пришлась Генычу по душе. Он фыркнул для порядка, но согласился. В конце концов воровать белых женщин было доброй индейской традицией.

Но Геныч (даже он) не знал, что одна из здешних женщин была уже, можно сказать, сворована. С ней Гарик вот уже несколько месяцев секретно гулял и даже целовался. Звали ее Надя, и сейчас она тоже спала где-то здесь в одном из домиков, но уже не пионерским, а чутким сном вожатого, потому что по весне Надя вступила в комсомол и ее общественный статус повысился.

Впрочем, где находился домик девочек-вожатых, Гарик знал, – ведь он сам еще прошлым летом отбывал в «Дружбе» свой пионерский срок. Главное было не ошибиться окошком – их в домике было два, по числу палат. Когда друзья подобрались к одному из этих окошек и высунули головы над подоконником, то почувствовали уже не детский кисломолочный дух, а волнующий аромат девичьего будуара. В сущности, несложный аромат этот состоял из запаха цветов, собранных в поле днем, и мыла, которым чистоплотные девочки не забывали пользоваться перед сном.

Еще несколько секунд Гарик с Генычем набирались решимости, а потом… негромко призывно посвистели. Теперь они уже не хотели никого пугать, но даже без криков о пожаре реакцию на их появление предсказать было трудно. Не было у друзей никакой уверенности, что палата не разразится возмущенным визгом и что в их индейские головы что-нибудь не полетит.

Обошлось однако без визга. В первую минуту друзьям вообще показалось, что их свиста не услышали. Но вот из палаты донесся явственный скрежет кроватных пружин, шорох, босые шаги… и в окне появилась фигура, обернутая простыней. Вглядевшись, друзья узнали ее…

– Здорово, Ленка! – Геныч широко и глупо заулыбался.

Да, это была Котова – знакомая девчонка из параллельного класса. Ленка протерла глаза и тоже их опознала.

– Вы что это здесь шляетесь? – спросила она без особого удивления и зевнула.