Луговая арфа   ::   Капоте Трумен

Я помню тот ужас, который меня охватил, когда я увидел ее, размеренно приближающуюся к нашему дому, — прямую и тонкую, как хлыст, привлекательную женщину с черными волосами с проседью, черными густыми бровями и родинкой на щеке. Она открыла парадную дверь и спокойно вошла. Сразу после похорон с отцом что-то случилось: он, похоже, решил разбить всю посуду, что у нас была в доме, и вообще все, что бьется. Причем делал он это без всякой видимой ярости или гнева, напротив, он крушил все спокойно, я бы сказал, тщательно, обдуманно. Он неспешно входил в гостиную, выбирал подходящую фарфоровую статуэтку или чашку, глядел на нее некоторое время задумчиво, а затем швырял ее об стену. Полы и лестницы дома были усыпаны битым стеклом и фарфором, разбросанными предметами кухонной утвари, а на перилах висела разорванная в клочья ночнушка моей матери.

Взгляд Верины лишь скользнул по всему этому беспорядку.

— Юджин, я хочу поговорить с тобой, — сказала Верина густым, холодным, официальным тоном, и отец ответил:

— Да, садись, Верина, я знал, что ты придешь.

В тот же день прибежала подружка Долли, Кэтрин Крик, чтобы упаковать мои вещи, а отец отвез меня в большое солидное здание в тени деревьев на Тальбо лэйн.

Когда я выбирался из машины, отец хотел обнять меня, но я в страхе перед ним вывернулся из его объятий, о чем сейчас горько жалею — через несколько дней, на пути в Мобайл, машину, на которой он ехал, неожиданно занесло и бросило вниз на пятьдесят футов в залив. И в следующий раз я его увидел уже, лежащим в гробу, с парой серебряных долларов для веса на его мертвых глазницах.

Помимо того, что я был мал по возрасту, я был мал ростом, и люди обычно не обращали на меня никакого внимания, но теперь они всегда показывали на меня пальцем — как печально, вот он, маленький, несчастный Коллин Фенвик! И я вовсю пытался выглядеть жалким, поскольку я знал, что у людей один вид мой вызывал умиление и симпатию и каждый в нашем городке обычно считал своим долгом угостить меня баночкой лимонада или пачкой печенья, и даже в школе, впервые за свои школьные годы, стал я получать хорошие отметки. Так что прошло достаточно много времени, прежде чем я приметил Долли Тальбо. И тогда я влюбился…

Представьте себе, что она испытывала, когда я впервые появился в ее доме — шумный и любознательный пацан одиннадцати лет от роду. Едва заслышав мои шаги, она старалась не попадаться мне на глаза, или же, когда не было возможности избежать встречи со мной, она как будто сворачивалась, уходила в себя, как большой цветок сворачивается в бутон. Она была из тех людей, что могут быть незаметными и как бы слиться с любым предметом в комнате, с тенью в дальнем углу, кто может сделать свое присутствие абсолютно незаметным. Она носила самую бесшумную обувь, скромнейшие девичьи платья до пят. Хотя Долли была старше Верины, она, казалось, была так же, как я, приживалкой в этом доме. Направляемые и удерживаемые силой личности Верины, мы, все остальные, как бы вращались каждый сам по себе в имении Тальбо.

На чердаке, где находилось что-то вроде хранилища старых манекенов из магазинов Верины, некоторые доски перекрытия были неплотно подогнаны друг к другу, и сквозь щели между ними я мог разглядывать сверху внутреннее убранство почти каждой комнаты. Комната Долли, в отличие от других помещений и комнат дома, набитых массивной, внушительных размеров мрачноватой мебелью, содержала лишь кровать, трюмо и кресло. Достаточно скромно, можно было подумать, что здесь живет прислуга, но одно лишь бросалось в глаза — все вокруг в комнате было раскрашено в кричаще розовый цвет, даже полы.