Марфа-посадница или Плач по Великому Новгороду   ::   Левашов Виктор

Вам же, разумею, потолковать надобно. Обдумать все реченное пристрастно, со тщанием великим. А то как бы и впрямь провиденье Марфино не сбылось! Засим – адью.

ЗАХАРИЙ. Адью?

БРАДАТЫЙ. Не ведаешь? Вот как? В такой-то просвещенной стороне! А даже мы в своей московской глухомани знаем, что так-то во фригийских странах прощаются хозяева и гости.

ЗАХАРИЙ. Адью.

НАЗАРИЙ. Адью.

Под величальную Брадатого облачают в богатый о пашешь. Гость удаляется. Захарий жестом изгоняет скоромохов и слуг.

ЗАХАРИЙ. Московский лис! А эта ведьма?

НАЗАРИЙ. Сука!

ЗАХАРИЙ. Все разнюхал! Обо всем донесли! А прикидывается! Обучились под татарами хитроумию!

НАЗАРИЙ. Обучишься.

ЗАХАРИЙ. Нет бы прямо: в граде брожение, народишко от трех гривен с обжи волком воет, за рогатины того и гляди хвататься почнет, а вы молчок? В боярах смута, с Казимиром сношенья учиняются, а вы – тишей рыб в Волхове? Отчего в младом корне не пресечено?!

НАЗАРИЙ. Так мыслишь, оттого пеня нам, что не пресекли?

ЗАХАРИЙ. Казимир злейший враг Москве! Неужто поощрять тайные сговоры?

НАЗАРИЙ. Враг-то враг, да он по уши в своих ливонских делах. И коли в Шелони подмоги не дал, ныне и подавно не рыпнется. И Москве то ведомо не хуже, чем нам.

ЗАХАРИЙ. Так, так. И что ж?

НАЗАРИЙ. Почто он про Марфу выведывал? Коль так наслышан, то и знает, что она ото всех дел отринулась, и Федору не велит.

ЗАХАРИЙ. Лис! Лис! О Боже, вразуми! Что хочет он?

НАЗАРИЙ. Не он – сам Иоанн.

ЗАХАРИЙ. В том вся и страсть!..

Вновь появляется Брадатый.

БРАДАТЫЙ. С твоим фалернским, хозяин, совсем запамятовал. В Москве ныне деяния великие. Заморский зодчий Аристотель возводит святой храм Успения, опять же Кремль камнем одеть приспело. Казне убытки. Не подвигнет ли то верных наших новугородцев черну дань поставить не три гривны с обжи, а пять?

ЗАХАРИЙ. Пять?!

БРАДАТЫЙ. Ты верно внял. Засим уже – адью!

ЗАХАРИЙ. Адью.

НАЗАРИЙ. Адью.

Брадатый уходит.

ЗАХАРИЙ. Пять гривен с обжи! Се – бунт!

НАЗАРИЙ. А коли бунт и нужен?

Тяжелое молчание. Дважды хлопнув в ладони, Захарий вызывает слугу.

ЗАХАРИЙ. Упадыша ко мне.

Является Упадыш.

ЗАХАРИЙ. Возьми людей. Понужно. С сего часа смотреть за домом Марфы. Особо за Феодором. За упущенье – не спиной ответишь. Внял?

УПАДЫШ. Сполна. Башкой.

ЗАХАРИЙ. Башкой?

УПАДЫШ. Так ныне говорят.

ЗАХАРИЙ. Набрались от москвичей! Уж вовсе русскую речь татарщиной поганой изговняли. Главой!

УПАДЫШ. И это внял. Слуга покорный твой! (Уходит.)

ЗАХАРИЙ. Добро?

НАЗАРИЙ. Не худо. Убыток не велик, а прибыль может быть.

ЗАХАРИЙ. Когда б то знать что прибыль, что убыток!..



Картина пятая



Известие о намерении великого князя московского повысить дань вызвало возмущение умов во всех новгородских пределах. Доплеснулось оно и до дома Марфы, некогда славного пирами и многолюдьем, а со времен Шелони и Коростыньского мира притихшего, как погост. Возмутительную весть эту Федор узнал, быв на торговой стороне по делам. Возвратясь к себе на Неревский конец, он как был, сошед с коня, так и ворвался к матери.

ФЕДОР. Доколе, мать?! Московский злобный волк впился нам глотку волчьей хваткой и удушает, как овцу! Мы овцы? Куда ни ткнись, везде их тиуны мздоимствуют, глумятся над народом! Уж скоро, чтоб Волхов перейти, чтоб лишь ступить ногой на мост Великий, дань требовать почнут!

МАРФА. А наши не таки? Таки же воры. Возьми счета сии. Сверь. И разочтись с купцами.

ФЕДОР. Мы нашим окорот вольны своим судом дать. А этих – тронь!

МАРФА. И не трогай. Тебя, что ль, обидели?

ФЕДОР. Посмел бы кто меня! Нет, не меня. Но наш народ вольнолюбивый стонет, растоптанный московским сапогом!

МАРФА. Не такой он, может, вольнолюбивый? Коль позволяет себя топтать. Ты не застыл ли? Носишься в летнике. А уж подсиверок, Волхов того и жди встанет.

ФЕДОР.