Мифогенная любовь каст (Том 1)   ::   Пепперштейн Павел

Протискиваться пришлось мучительно: он весь покраснел, исцарапался. На потное лицо сыпалась древесная труха. Наконец, он вывалился в нижнюю, полую часть дерева, где таилась уютная комнатка, похожая на изображения внутреннего пространства норок на детских иллюстрациях: овальный стол с плотной скатертью, кресло, диван, оранжевый абажур. Встретила их раскоряченная маленькая старуха с большим животом. Одета она была в золотой передник, а посмотрев в ее лицо, Дунаев почувствовал себя глупым. Не потому, что он увидел нечто мудрое, а потому, что все, существующее в мире, показалось ему мелким, копошащимся, испещренным, ненужным - таким, каким было лицо у старухи. Такое уж это было лицо.

- Я уже десять дней вдова, - сказала Цокотуха. - А до сих пор не встретила мужа во сне. Не значит ли это, что он стал "заикой"?

- "Заиками" у нас называют мертвых, которые после своей гибели все повторяют снова и снова обстоятельства своей смерти, притворяясь, что умирают каждый день, и этот день смерти для них всегда одинаковый, - пояснил Поручик Дунаеву.

Цокотуха поставила на стол самовар, расставила чашки, разложила варенье по блюдечкам, вздыхая: "Ох, война, война! Как бы не она, угостила бы вас как подобает. А то что это? Худые, как черви, оба трясутся, а в глазах муть, оттого что небесного воздуха наглотались. Вам бы щас, родимые, кровушки немецкой дать испить - враз повеселели бы. Да уж уважу вас, поднесу по стопочке".

Старуха достала из буфета три серебряные стопки и большую бутыль с темной жидкостью. Разлила по стопкам. Дунаев почувствовал запах крови, а когда он поднес стопку к губам, его замутило от этого запаха.

- Не могу... - прошептал он, отводя лицо.

- Да что ты, милок, стращаешься? - воскликнула Цокотуха - Пей залпом, и вся наука. Заморщит, поведет - так я тебе травинку поднесу. Зато силен будешь.

- Да, сила нам с тобой понадобится, - вздохнул Поручик. 

Ну, давайте, за Победу!

Все, стоя, не чокаясь, выпили.

Кровь оказалась тяжелого, неприятного вкуса, но этот вкус был странно знакомый, как будто Дунаев когда-то давно уже пил кровь, но забыл об этом. Его слегка затошнило, но от рвоты он удержался, занюхав выпитое каким-то сухим, терпким пучком трав, который ему поднесла старуха.

- Надо нам. Мушка, в Брест заглянуть. Слышно, крепости конец настал. А там ведь сама знаешь что... Ребят жалко, - сказал Поручик.

- Может, они еще держатся? - прохрипела Цокотуха.

- Может, и держатся, - пожал плечами Холеный. - Только недолго им держаться. Плохи дела-то.

- А что ж такое? - скривилась Цокотуха. - Неужто и ОНИ

уже здесь?

- Да, - мрачно кивнул Поручик. - Я сегодня вдали Синюю видел. Она над самым Брестом висела, только разглядеть не сумел - приближения не хватило. Но это она - точно. Узнал. В пальтишке своем с пуговками, чистенькая - ну прямо первоклассница малая, ебаный в рот! В руках держит своего Паразита и им вниз толчет, как орехи в ступе. Видать, крепость кончает.

Лицо Цокотухи перекосилось от ненависти.

- Это она... она, паскуда этакая, моего-то шлепнула. Заикой сделала на веки вечные. Она его еще в прошлый раз приглядела. Улыбнулась и на ноги себе показывает: мол, смотрите, у меня коньки стальные, лед режут - не стесняются, а вы все на деревяшках елозите, кровосос. Мой весь затрясся. Видать, она ему еще гимназисточкой приглянулась, когда бросила свой "снежок" и он рассыпался по воротнику его шинели.

- Я-то знаю, как Синюю брать, - усмехнулся Поручик. - Научен. Только рано еще. Ее зимой брать надо: она от морозов ликует, а ее берут в ликовании. А пока чего - нужно ее, как говорят, "по ранцу хлопнуть".

Цокотуха отвратительно засмеялась и пошутила:

- Да уж, посыпем мы ей соль на ранец. С этими словами она схватила со стола солонку и взвилась вверх, одним прыжком выскочив из дупла.