Морской орел   ::   Олдридж Джеймс

Но я обвиняю в этом всех метаксистов, в том числе и тех, которые в Египте, и мне все равно, сильны они там или слабы. А если ваше правительство терпит метаксистов в своем составе и поощряет заведомых метаксистов — значит, вина лежит и на нем. Ты метаксист — и, значит, ты умрешь. И с ними будет то же.

— За это не убивают, — выкрикнул молодой.

— Спросите Метаксаса. Он убивал и за меньшее.

— Не я убил вашего Хаджи Михали, — сказал толстяк. — Я даже пытался помешать.

— Сволочь, — крикнул красивый. Лицо у него исказилось от ярости и боли.

— Сам ты сволочь, — сказал толстяк. — Ты один виноват во всем.

— Вы все виноваты, — сказал Нис устало и с раздражением.

Теперь все четверо метаксистов кричали наперебой. Литтосийцы и ловцы губок угрюмо ждали, когда все это кончится или когда Нис прекратит это.

— Мы бы вас оставили железноголовым, — холодно сказал Нис, — но вы слишком много знаете. И вы сейчас выложите им все, что знаете.

— Если бы мы хотели рассказать им, мы давно могли это сделать, — сердито выкрикнул толстяк. Он все еще не терял головы, все еще боролся, хотя и знал, что конец неизбежен.

— Да, когда можно было выбирать себе старшего брата, вы выбрали англичан. Но любой метаксист, попав в руки железноголовых, не задумается вырезать кусок мяса из братнего тела и съесть его.

— Неправда, — крикнул тщедушный, и все четверо снова закричали сразу голосами, в которых были ярость, и предельный ужас, и смерть.

— Не знаю, — сказал наконец Нис, глядя не на них, а на толпу. — Пусть решают литтосийцы и все остальные. И австралос тоже.

Тогда поднялся шум со всех сторон:

— О чем тут еще говорить!

— Они и Экса, видно, убили.

— За Сарандаки, за наших литтосийцев…

— Прикончить их, и все.

Нис не останавливал никого. Слегка пожав плечами, он повернулся к Энгесу Берку.

— Требуют их смерти, — сказал он. — Всех четверых. Что скажете вы? Они разоблачили себя. Они — метаксисты. Этого довольно. Они тут много говорили.

— Я знаю, что они говорили.

Энгес Берк движением головы указал на английского майора, который сказал:

— Черт побери, нельзя же так, в здравом уме и твердой памяти, убить человека.

А Берк стоял рядом, невысокий, коренастый. С удивленно наморщенным лбом и редкими волосами, еще слипшимися от соли. Глаза широко раскрыты, а тонкие губы сомкнуты плотно. Стоял и слушал самого себя, внутренний голос, звучавший только ему… и английского майора слушал тоже и Ниса.

И тишину кругом. Толпа примолкла, когда увидела, что Нис обратился к нему, к австралос . Ждали молча, с большой деликатностью, с большим уважением к австралийцу.

А Берк думал о себе, о том положении, которое создавалось. Вот он, австралиец, чужой здесь, и он тоже должен решать, выносить смертный приговор за политическую борьбу и за убийство бедняги Стоуна, потому что все смешалось тут в одно. И Гавдос и все вместе. Но в основе всего — политическая борьба, и это он понимал. Он должен решать, исходя из одного: они — метаксисты. Так решал Нис. Но ко всему припутывался еще и Стоун. Бедняга Стоун, славный рыжий великан.

И перед глазами у Берка был только Стоун, желтое лицо, страшные дыры в животе, чернота вывалившихся внутренностей. Стоун в земле, на сушильной площади. Большой почет ему от литтосийцев. В красной литтосийской земле, с самим Хаджи Михали рядом, скорченный, застывший так, как упал. Так и сгниет там, в земле, и смешается с ней…

Не было колебаний. Только чувство удивления перед самим собой.

— К черту их, — сказал он с силой.

И когда Нис повторил его слова, снова поднялся шум кругом. Даже английский майор кричал, выражая свой протест и свое отвращение. И маленький старик солдат кричал тоже, но только одобрительно. Он с самого начала был за смертный приговор, о том и кричал.