Москва в лесах   ::   Ресин Владимир

Одни юные евреи уходили в ряды сионистов, стремились в Палестину, чтобы создать там свое национальное государство. Другие рвали с религией, языком, семьей и шли под красные знамена большевиков, знамена других революционных партий. Революционеры им обещали счастливую жизнь в свободной России без помещиков, капиталистов и погромов.

Отец в 1919 году, в 16 лет, вступил в комсомол, спустя пять лет стал членом партии. В годы гражданской войны служил в армии, попал в так называемые части особого назначения - ЧОН. О недолгой службе не вспоминал и ничего не рассказывал, по-видимому, по той причине, что вспоминать ему было не о чем. Не имея ни законченного общего, ни специального образования, управлял в Речице спичечной фабрикой. По его словам, собрания на ней проходили так. Секретарь партячейки, когда все были в сборе, говорил, обращаясь к отцу: "Иосиф, садись в президиум, начинаем собрание". На том и кончалась демократия, никто не возражал.

Дома отец хранил со времен гражданской войны то ли маузер, то ли наган, точно не знаю, какой системы было то оружие. Он его сдал от греха подальше, когда начались аресты бывших участников революции и гражданской войны.

За два года до ареста отца "выдвинули" на руководящую работу и назначили управляющим лесной промышленностью Белоруссии. То есть министром он стал в 32 года: в те времена такое случалось часто.

В личном плане отец был очень скромным, я бы даже сказал, аскетическим человеком. И, конечно, очень политизированным и, как теперь говорят, "трудоголиком". В детстве, с тех пор как себя помню, я его видел только тогда, когда он приезжал ужинать, примерно в 8 часов вечера. Но это не значило, что в вечернее время я мог всегда пообщаться с отцом. Он быстро ужинал и снова уезжал на службу. Возвращался домой под утро, когда я крепко спал. Немного отдохнув, отец снова уезжал в наркомат-министерство.

При жизни Сталина министерства в Москве не гасили огни ночью, в кабинетах бодрствовали до тех пор, пока горел свет в кремлевском кабинете вождя. Только когда он уезжал на "Ближнюю дачу", рабочий день заканчивался во всех верхних эшелонах власти.

Мои родители в браке были счастливы, любили друг друга несмотря на то, что социальное положение и образование у них было разное. Отец происходил из бедной семьи, где было трое детей. Проучился он в школе всего года три. Дед с трудом сводил концы с концами, ловил сетью рыбу в Днепре, кормил семью и продавал улов на базаре.

Дедушка и бабушка со стороны отца не эвакуировались из быстро захваченной Гитлером Белоруссии. Их расстреляли, как всех евреев в местечке. Причем бабушку прятали соседи-белоруссы. Но она не захотела сидеть в подвале и вышла из укрытия. Соседи рассказывали: она не верила, что ее убьют, говорила, немцы такие же люди, как все, она их помнит хорошо по Первой мировой войне, когда они побывали в Речице. Но второй раз, как мы знаем, пришли другие немцы...

Мать моя, Роза Шейндлина, родом из большой состоятельной семьи, где насчитывалось семеро детей. Ее отец служил лесничим, по всей вероятности, получил специальное образование. Под его началом работали лесники, на их попечении находилось главное белорусское богатство - лес. В царской России труд лесничих высоко оплачивался, главным лесничим считался император. Дедушка и бабушка с материнской стороны рано умерли, я их не помню.

Дедушка Шейндлин дал образование детям. Мама окончила гимназию, ее обучали музыке. При советской власти она поступила на юридический факультет Ленинградского университета, получила диплом юриста и работала по специальности в детской консультации и поликлинике. Но карьеры не делала, в партию не вступила.

Фамилия Шейндлиных известна физикам и юристам. Один из братьев мамы, Александр Шейндлин, проявил себя в науке.