Музыкальная карьера старого Эндри   ::   Гарди Томас

---------------------------------------------

Томас Гарди

Музыкальная карьера старого Эндри



Когда я был еще мальчишкой и пел в церковном хоре, мы, бывало, каждое рождество приходили вместе с музыкантами на дом к сквайру – петь и играть для его домочадцев и гостей (а у него бывал сам архидиакон, и лорд и леди Бексби, и еще невесть кто); после этого нам полагался добрый ужин на кухне.

Как-то раз Эндри, который знал об этом обычае, подходит к нам, когда мы собирались к сквайру, и говорит:

– Экие вы счастливчики, господи боже мой! Вот бы и мне вместе с вами попробовать жаркого, и индейки, и пудинга, и эля, – словом, всего, чем вас будут там угощать. Да и что за разница сквайру – одним ртом больше или меньше? Мне-то, конечно, за мальчика не сойти – малость староват, за девушку тоже – слишком уж бородат. А вот кабы нашлась у вас для меня скрипка, я вполне мог бы пойти с вами как музыкант.

Ну, нам не хотелось обижать старика, и мы дали ему завалящую скрипочку, хотя Эндри столько же смыслил в музыке, сколько свинья в философии; вооружившись таким образом, он отправился вместе с нами и храбро вошел в дом, держа скрипку под мышкой. Он старался изо всех сил и вел себя, как заправский музыкант: перелистывал ноты, пристраивал поудобнее подсвечники, чтобы свет падал как следует, и всё шло превосходно, пока мы не начали играть и петь – сперва «Когда узрели пастухи», а затем «Звезда, взойди» и «Внемлите же благостным звукам».

Тут мамаша сквайра – этакая долговязая, сварливая старая леди, большая любительница церковной музыки – вдруг говорит Эндри:

– Вы, почтеннейший, я вижу, не играете вместе с остальными. А почему, позвольте спросить?

Тут у нас у всех прямо руки-ноги задрожали со страху за Эндри. Вот ведь не повезло бедняге! Его даже холодный пот прошиб. А мы глядим и ума не приложим – как-то он выкрутится?

– Со мной приключилась беда, мэм, – говорит он, а сам почтительно кланяется, как школьник. – По пути сюда я упал и сломал смычок.

– Ах, как жаль, – говорит она, – но разве его нельзя починить?

– Что вы, мэм, – отвечает Эндри. – Он разлетелся в щепки.

– Попробую помочь вашему горю, – говорит она.

Всё как будто обошлось, и мы заиграли «Очнитесь и радуйтесь, смертные» в ре-мажоре с двумя диезами. Но не успели мы кончить, как старуха снова обращается к Эндри:

– Я велела порыться на чердаке, где у нас лежат старые инструменты. Там нашелся для вас смычок.

И тут она подает Эндри смычок, а он, бедняга, даже не знает, за какой конец его надо держать.

– Теперь у нас будет полный аккомпанемент, – говорит она.

Эндри, стоя перед своим пюпитром, весь сморщился, и лицо у него стало словно печеное яблоко: во всем приходе никого так не боялись, как этой старушенции с крючковатым носом. Однако он всё же начал водить смычком, стараясь не прикасаться к струнам и делая вид, будто вкладывает в музыку всю душу. Может статься, всё и сошло бы благополучно, но один из гостей сквайра (и на беду не кто иной, как сам архидиакон) углядел, что он держит скрипку задом наперед, ухватившись за деку и Прижимая головку к подбородку. Все вообразили, что это какой-то новый способ игры, и столпились вокруг Эндри.

Тут всё и вышло наружу. Мамаша сквайра выставила Эндри из дома, как мошенника, а сам сквайр велел ему через три недели убираться вон из коттеджа. Это вконец испортило нам праздничное настроение. Но, перейдя в кухню, мы опять встретились с Эндри: по распоряжению жены сквайра его впустили с черного хода, хотя только что по приказу ее супруга выставили с парадного. Об изгнании его из коттеджа больше и помину не было.

Но после этого случая Эндри уже никогда не выступал публично в качестве музыканта, А потом он умер и ушел, бедняга, в те края, куда суждено уйти нам всем.