Награжденный пятнадцатого августа   ::   Доде Альфонс

Мы поняли, что Си-Слиман уехал в далекое путешествие; но так как из-за дождя мы не могли продолжать наш путь, переводчик, обратившись к сыну аги, сказал, что мы -- друзья его отца и просим дать нам приют до утра. Несмотря на изнуряющую его болезнь, мальчик тотчас же встал, отдал служителю какие-то приказания; затем с учтивым видом, указывая на диван и словно говоря: "Вы -- мои гости", он изысканно поклонился, как обычно кланяются арабы -- нагнув голову и целуя кончики пальцев, - и, зябко кутаясь в бурнус, вышел из комнаты с таким достоинством, как если бы он сам был вождем племени и хозяином дома.

После его ухода служитель снова разжег жаровню, поставил на нее два крошечных чайника, и пока он готовил кофе, нам удалось выведать у него некоторые подробности о длительном путешествии его господина и о причине странного запустения, в которое погрузилось все вокруг. Жестикулируя, как старуха, кабил говорил на красивом гортанном языке, то стремительно, то прерывая свою речь долги молчанием, во время которого мы прислушивались к шуму дождя, крупными каплями падавшего на мозаичные плиты внутренних двориков, к шипению закипавших чайников и к вою шакалов, во множестве бродивших по долине.

Вот что случилось с несчастным Си-Слиманом.

Четыре месяца тому назад, в день пятнадцатого августа, он наконец получил пресловутый орден Почетного Легиона, которого его так долго заставили дожидаться. В этой провинции он был единственным вождем племени, еще не имевшим ордена. Все остальные давно уже были награждены и имели чин офицера французской армии; двое или трое из них удостоились даже широкой ленты командора, которую они носили на своем аике и в простоте душевной употребляли вместо носового платка, что мне довелось неоднократно наблюдать у Бах-ага-Буалема. Причина, по которой Си-Слиману не удавалось получить орден, объяснялась давнишней ссорой, происшедшей у него за карточным столом с начальником арабской канцелярии. А приятельские отношения среди представителей военного управления в Алжире имеют такую могущественную силу, что, хотя в течение десяти лет имя Си-Слимана значилось в списках лиц, представляемых к награде, каждый раз его обходили. Поэтому можно себе представить радость почтенного Си-Слимана, когда утром пятнадцатого августа посланный из Орлеанвиля спаги[4] привез ему маленький позолоченный ларец и диплом ордена Почетного Легиона и когда Байя, самая любимая из его четырех жен, прикрепила французский крест к его бурнусу из верблюжьей шерсти. Событие это вызвало во всем племени всеобщую радость и веселье. Бесконечные пиры чередовались с джигитовками. Звуки тамбурина и тростниковых дудочек раздавались всю ночь. Были и танцы и бенгальские огни; закололи бесчисленное множество баранов. И чтобы увенчать праздник, знаменитый поэт из Джанделя сочинил в честь Си-Слимана превосходную кантату, которая начиналась словами:

Ветер, запряги своих коней,

Чтобы разнести повсюду эту радостную весть...

На следующий день на рассвете Си-Слиман созвал под ружье весь свой гум[5] и во главе конницы отправился в город поблагодарить губернатора Алжира. Согласно обычаю, конница осталась ждать у ворот города; ага один явился в губернаторский дворец, был принят герцогом Пелисье и выразил ему свою преданность Франции в нескольких торжественных фразах того восточного стиля, который слывет образным, потому что в продолжение трех тысяч лет все юноши в нем сравниваются с пальмами, а все девушки -- с газелями. Затем, выполнив этот долг, Си-Слиман отправился в верхнюю часть города, чтобы все его увидели в полном блеске. По пути он помолился в мечети, одарил нищих деньгами, зашел к цирюльнику, к золотошвеям, накупил для своих жен духов, пестрых шелковых тканей в цветах, вышитых золотом голубых безрукавок и даже красные кавалерийские сапожки для своего юного аги.