Непримиримость   ::   Семенов Юлиан Семенович

Погодите, молоком отопьетесь, ухой вас раскормлю — вот тогда гребите себе на здоровье, а сейчас отдохнуть надо, революции балласт не нужен, более того — тяготит, сиречь вреден.

Дзержинский послушно поднялся и так же легко, устойчиво перебрался на корму.

…Горький обернулся; до Грота Азуль осталось недалеко, гребков двадцать, можно рыбалить.

— Ну те-с, здесь, пожалуй, начнем дергать… Так, без наживы, на один лишь блеск крючка, пробовали?

— Пробовал. На Енисее… Особенно когда мелочь идет косяками, все самодурят, прекрасная копчушка получается.

— Мечтаю побродить по Сибири, край, видимо, совершенно самобытный…

— Да, он еще ждет своего часа… Пожалуй, ни одна часть мировой суши не была так пронизана идеями революции, как Сибирь, ссылать самых умных и честных сынов в один из прекраснейших уголков страны!

Горький бросил леску с грузилом в зелено-голубую воду; кисть его расслабилась, рука стала как у пианиста, кончившего играть гамму.

— Оп! — радостно воскликнул Горький. — Поклев!

Дзержинский почувствовал, как леска, намотанная на указательный палец, дрогнула, поползла вниз.

— Клюет, клюет! — прошептал Горький. — Тяните!

Дзержинский покачал головой; почувствовал второй удар, видимо, косяк. Только не торопиться! Всегда помнил совет Дмитрия Викторовича, лесника из-под Вятки. После того, как леска ударила третий раз, Дзержинский начал выбирать снасть; снял с крючков шесть рыб, целая гирлянда; Горький несколько обиженно заметил:

— Каждый, кто впервые приходит на ипподром или начинает ловить рыбу, прикасается к удаче, закона игры… Я, как здешний старожил, ловлю не торопясь, зато без рыбы никогда не возвращаюсь.

Дзержинский рассмеялся:

— Завидуете?

Горький потянулся за папиросой, кивнул:

— Не без этого… Почувствовали сугубо верно. Между прочим, Ленин тоже невероятно везуч в рыбалке… Я — по здешней науке, как Джузеппе учил, а он, изволите ли видеть, по-нашему, по-волжски, приладился и каждый день меня так облавливал, что я прямо-таки диву давался… Вообще же, видимо, талантливый человек во всем талантлив, а потому удачлив… Знакомы с Владимиром Ильичом?

— Да. Мы вместе работали в Стокгольме и Париже… Ну и, конечно, в Питере, в шестом году.

— Я, знаете ли, с огромным интересом приглядываюсь к Георгию Валентиновичу, к Льву Давыдовичу и к нему, к Ленину… Что поразительно, я в Лондон, на съезд, вместе с ним приехал, город он знает, как Петербург, масса знакомых, говорит без акцента. Так вот он, для которого понятие дисциплины есть некий абсолют, бился с Плехановым и Троцким за то, чтобы мне был определен статут участника, а не гостя, как настаивали эти товарищи… Я спросил его, отчего он делает для меня исключение, ведь вопрос о членстве в партии был главным поводом его раздора с ближайшим другом — Юлием Цедербаумом-Мартовым, а он ответил, что, мол, вы, Алексей Максимович, больше многих других партиец, в истинном смысле этого слова, так сказать, в рабочем… Вы трудитесь, а у наших трибунов сплошь и рядом трепетная страсть к вулканной болтовне… Членство в партии должно определяться полезностью работы, производимой человеком ко всеобщему благу трудящихся… Как ведь точно слова расставил, а? Экий прекрасный лад фразы! И еще — те в первый же день пригласили меня принять участие в дискуссии, а Ленин потащил за рукав — сначала давайте-ка поменяем ваш отель, мне показалось что в номере сыро, раскашляетесь, а уж потом почешем языки, бытие, знаете ли, определяет сознание.

— На выборах ЦК были? — спросил Дзержинский.

— Непременно. А что?

— Он, Ленин, назвал мою кандидатуру…

— Под псевдонимом, ясно?

— Конечно. «Доманский».