Нетерпение   ::   Трифонов Юрий

И только в последний день мая, вечером, прибежав на Подольскую, Андрей увидел веселое, раскрасневшееся, как когда-то в Одессе, когда дурачились на Ланжероновской, лицо Лилочки Терентьевой:

- Ура! Поздравляйте нас! А мы - вас! - И она вдруг быстро обняла его и поцеловала. Поспешно втягивая его в квартиру, зашептала: - Набор идет замечательный. Еще лучше, чем в Саперном. Завтра с утра начинаем печатать.

- Кто же наладил станок?

У Лилочки блестели глаза, и она всегда улыбалась, когда смотрела на Андрея. Замечательно красивая русая коса. И вообще, замечательная девушка. Если бы не...

Она все еще держала его за руку, и вдруг резко отпустила.

- С тех пор, как Соня Перовская уехала в нашу милую Одессу, - сказала Лилочка, - вы стали со мной ужасно сухи. В чем дело?

- При чем тут Соня Перовская?

- Ну, просто так, я болтаю. Соня на всех действует немножко как дама-патронесса, а когда ее нет - можно чуть-чуть рассупониться, правда же? А то что за оказия: я на него бросаюсь, обнимаю, как наяда, целую горячо, а он стоит каменным и спрашивает: "Кто починил станок?"

И Лилочка, устав изображать обиду, расхохоталась и побежала по коридору. Милейшее существо! Удивительно, как на ней сохранился одесский загар. Все одесситы давно полиняли, а она по-прежнему смугла - щеки смуглы, руки смуглы, и только русые волосы поблекли.

- Все-таки, кто починил станок? - крикнул ей вслед.

- Ваничка! Окладский!

В комнате сидели человек пять. Дворник и Тигрыч, не удостоив Андрея ни кивком, ни взглядом - так были увлечены, - спорили о каких-то строчках статьи, кажется, той самой, тихомировской. Кибальчич был на стороне Дворника. Уговаривали снять особо ругательные слова.

- Не в этом же дело, Лев. Еще одна брань, еще один сукин сын - это никого не убедит...

- Ладно, соглашаюсь! Читай, как будет без этого...

Тигрыч чем хорош: не стоит насмерть. Поспорит, поспорит и, вняв разуму, соглашается.

- Итак, читаю с этого места, - сказал Дворник. - Тарас, садись, не засть света! Слушай внимательно, завтра идет в печать. - Андрей сел на кушетку рядом. Дворник, слегка запинаясь, но громко и внятно, читал: - "Вместе с тем Лорис ловко эксплуатирует лакейское чувство разных газетчиков, милостиво допуская их до разговоров с собой: убытку ему никакого, а газетчики млеют и рады на стену лезть ради доброго барина. Отрывая от нас либеральную партию, Лорис намеревается то же сделать и относительно молодежи. Недавно вышедшее правительственное распоряжение сулит не только помилование, но даже полное возвращение прав ссыльным по студенческим историям. Со студенчеством Лорис заигрывает и лично, призывая к себе их представителей..."

- "Представителей" непременно в кавычках! - сказал Тигрыч.

- Да, в кавычках, далее: "...обещает всякие льготы. То же распоряжение, очевидно, имеет целью внести разделение в ряды самой радикальной партии, открывая возможность отступления всякому изменнику, всякому слабому духом. Нужно думать, что в скором времени Лорис разделит радикалов на более и менее опасные фракции и начнет покровительствовать более мирным революционерам.

Что ж, политика не глупа! Сомкнуть силы правительства, разделить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь не дурно! И заметьте, что всех этих воробьев предполагается объегорить исключительно на мякине, не поступившись ничем".

- Насчет мякины - это прекрасно, Тигрыч! - сказала Ивановская.

- Дальше идет пассаж, который мы вычеркиваем. Так? - спросил Дворник. Насчет гнусного лицемерия, собачьих мозгов и так далее. Ты согласен?

- Согласен, чиркай. Братцы, вы не представляете, как трудно нам, пишущим в легальной печати, находить верный тон! Я вспомнил случай с Кривенко... Тигрыч засмеялся.