Невероятная и грустная история о простодушной Эрендире и ее жестокосердной бабке   ::   Маркес Габриэль Гарсиа

— И покорми страуса

Бабка уже спала крепким сном, но все еще отдавала распоряжения. Собственно, от нее внучка унаследовала эту способность — спать и одновременно бодрствовать. Выскользнув из спальни, Эрендира принялась за дела, которые поручала спящая бабушка.

— Полей как следует цветы на могилах.

— Хорошо, бабушка.

— Перед сном приведи все в полный порядок, вещи на чужих местах плохо спят.

— Хорошо, бабушка.

— И если вдруг нагрянут Амадисы, предупреди, пусть не ночуют, — сказала бабка. — Шайка Галана хочет их прирезать. Объясни все.

Эрендира не отвечала, зная, что бабка уже путается в бреду, но безотказно выполняла все поручения. Проверив шпингалеты на окнах, потушив повсюду свет, она взяла из столовой канделябр с зажженной свечкой и по дороге прислушалась к мерному, могучему дыханию бабки, которое разносилось по всему дому, когда стихал ветер.

У Эрендиры была нарядная спаленка, пусть не такая, как у бабушки, но зато с тряпочными куклами и заводными игрушками из недавнего детства. Вымотанная за день до полусмерти, Эрендира не нашла в себе сил раздеться и, поставив канделябр со свечой на ночной столик, упала на постель. Вскоре Ветер ее несчастья ворвался в спальню сворой разъяренных собак и опрокинул горящую свечку прямо на занавеску.

На рассвете, когда ветер наконец улегся, застучали тяжелые, крупные капли дождя, которые пригасили тлевшие угли и прибили дымящийся пепел — все, что осталось от старого огромного дома. Крестьяне, большей частью индейцы, старались выудить хоть что-нибудь из пожарища и снесли в кучу обугленный труп страуса, раму позолоченного рояля, торс от какой-то статуи. Бабка скорбно, отрешенно таращилась на жалкие останки своего богатства. Эрендира сидела между могилами Амадисов и уже не плакала. Когда бабка окончательно и бесповоротно уверилась, что в груде обгорелых обломков нет ничего путного, она посмотрела на внучку с самым искренним состраданием.

— Бедная моя девочка, — вздохнула бабка, — тебе до конца жизни не расплатиться со мной за такие убытки.

Эрендира начала расплачиваться в тот же день, когда под назойливый шум дождя бабка свела ее к щуплому и прежде времени овдовевшему лавочнику: его хорошо знали в пустыне как большого охотника до нетронутых девочек, за которых он платил не скупясь. На глазах у невозмутимой бабки скороспелый вдовец с научной взыскательностью осмотрел Эрендиру, оценил упругость ее ляжек, величину грудей, диаметр бедер. И пока не подсчитал в уме, что она стоит, не проронил ни слова.

— Она еще совсем зеленая, — произнес он. — У нее грудки острятся, как у сучки.

Он поставил Эрендиру на весы, чтобы цифры подтвердили eго правоту. Девочка весила сорок два килограмма.

— Красная цена ей сто песо, — твердо сказал вдовец. Бабка возмутилась.

— Сто песо за такую истоптанную курочку! — ахнула она. — Ну, любезный, у тебя, оказывается, нет никакого уважения к целомудрию

— Сто пятьдесят песо.

— Эта девочка причинила мне ущерба больше чем на миллион песо, — вздохнула бабка. — Если так пойдет дело, ей не расчитаться со мной и за двести лет.

— К ее счастью, — заметил лавочник. — При ней ее молодость.

Буря грозила разнести дом в щепки, и в потолке было столько дыр, что хлестало, как на улице. Бабка почувствовала себя совершенно одинокой в бесприютном мире крушений.

— Добавь до трехсот, — наседала она.

— Двести пятьдесят.

В конце концов сошлись на двухстах двадцати с харчем. Бабка велела Эрендире идти к лавочнику, и тот повел ее за руку в складское помещение, точно первоклассницу в школу.

— Я подожду тебя здесь, — сказала Старуха.

— Хорошо, бабушка, — проговорила Эрендира.