Ольга, королева руссов   ::   Васильев Борис Львович

А Ольга, приметив его осторожный взгляд, выдавила сквозь стиснутые зубы:

— Ты умрешь в страшных мучениях, если из уст твоих прозвучит хотя бы намек…

— Пред Святым крестом клянусь в вечном молчании своем! — Он торжественно перекрестился и поцеловал крест. — Но не требуй невозможного. Великое чудо непорочного зачатия должно быть лишь для супруга твоего, женщина. Лишь для супруга единого. И тогда ты обретешь сына, а Великое княжение Киевское — преемника на Княжеском Столе.

— Сына?… Ты сказал: сына?

Он не задумался с ответом. Даже поднял руку в знак торжественной клятвы:

— Силы небесные пророчествуют тебе грешными устами моими, княгиня!

Он не только святотатствовал сейчас: он шагнул к краю пропасти, давая такое необдуманное обещание. Но она ждала именно этих слов, и последняя капля наполнила чашу веры ее.

— Да будет так.

— Да будет так, — повторил он с облегчением. — Избранник твой станет посланцем небес, коли не ошибешься ты в своем выборе, великая княгиня.

— Коли случится сие, я щедро награжу тебя и общину твою. И заря христианства взойдет над всею землею русичей!

— Да будет так, светлая княгиня наша!…

Княгиня пошла к выходу, но внезапно остановилась. Постояв некоторое время спиной к священнику, повернула голову, спросила через плечо:

— С чего начинается служение твоему Богу, старик?

— Начни с доброго дела, светлая княгиня наша.

— Ты спешишь, старик, — усмехнулась Ольга. — Я еще не проверила могущество христианского Бога.

И вышла из моленной избы.

3



Стояла душная летняя ночь, ущербную луну прикрыли облака, и ничто, казалось, не способно было нарушить тихий покой уснувшей природы. Беззвучно катились воды Днепра под обрывом, робко вздыхая, ворочалось зверье в норах, не плескалась рыба в реке, и деревья сонно опустили листву, терпеливо дожидаясь первых проблесков рассвета. И только блеклое пятно горящего костра светилось на песчаном откосе у входа в недавно вырытую пещеру.

В пещере жарко горел очаг. Отсветы пламени скользили по неровным песчаным стенам, рождая пугающие тени, когда внезапно вспыхивали сухие коренья и странный запах начинал щекотать ноздри.

Коренья подкладывала худая крючконосая старуха в заношенном шерстяном хитоне. Она безостановочно что-то бормотала, седые космы волос закрывали ее лицо, а длинные хищные пальцы, коричневые от старости, не боялись раскаленных углей, когда она поправляла головешки в костре. И все это вместе очень пугало молодую женщину, согнувшуюся в униженном полупоклоне.

— Помилосердствуй, матушка-ведунья, — чуть слышно шептала она. — Мочи нету моей терпеть более.

— Восходит ли до тебя?

— Как третью жену привел в дом, так и не восходит. Будто челядинка я какая…

— А родня твоя что ж не поможет?

— Так нету более родни, степняки налетели. Кого не убили, того в полон увели да и в рабство, видать, уж продали. Отец, правда, в дружинниках у великой княгини, так уж сколько и не видала его, и слыхом о нем не слыхивала. Одна я осталась тростиночкой на ветру…

Молодка тихо заплакала, собирая слезы в конец головного платка, поверх которого была надета рогатая кика, щедро расшитая жемчугом.

— Ко мне зачем пришла?

— Дай мне поганую траву, матушка-ведунья, — совсем уж беззвучно шепнула женщина. — Такую, чтоб на глазах мужа в кости иссохла соперница моя.

— За поганой травой, значит, — сурово уточнила старуха. — Поганую траву колдовством посчитать могут, а за колдовство, сама знаешь, когда и костер ждет.

— Так мертва на язык буду. Клятву самую страшную дам…

— Клятвой костер не погасишь.

— Так вот, вот! — вдруг спохватилась просительница, доставая из складок одежды колечко с алым камнем. — Вот тебе за страхи твои и за труды с благодарностью моею.

Колдунья взяла перстенек, долго рассматривала его в отблесках пламени. Он славно играл красками, и игра эта ей явно понравилась.