Убийственное лето   ::   Жапризо Себастьян

Но я знаю ее лучше, чем другие, и могу утверждать, что она «хорошая особа». Защищаясь, она всегда так говорит о себе с жутким немецким акцентом: «Я хорошая особа». Слава Богу, она до сих пор понимает не все, что слышит. Семнадцати лет, забрюхатев от француза, уехала с ним, а ребенок умер при родах. Все, что ей досталось в нашей прекрасной стране, – зарплата смотрителя да высунутый за ее спиной язык соседа, а спустя несколько лет – 10 июля 1956 года – дочь, которую она положила в давно заготовленную и наконец-то пригодившуюся люльку. Короче, ничего не имею против ее матери. Даже наша мать ничего не имеет против Однажды я решил выяснить, кто такая Ева Браун. Сначала спросил у Бу-Бу, но тот не знал. Я – к хозяину кафе Брошару, он из тех, кто так ее называет. И он не знал. Просветил меня тот парень, который подсунул мне «делайе». А что тут сделаешь, случается и мне называть ее Евой Браун.

В кино я их часто видел вместе. Эну и мать. Они обязательно садились во втором ряду. Про них люди думали: экономят. На самом же деле, как она мне сама рассказала потом, ей не хотелось надевать очки, а с десятифранковых мест ничего не разглядишь.

Весь сеанс я стоял прислонясь к стене, с каской на голове. В антракте поглядывал на нее. Я, как и все, считал ее красивой, однако ж с тех пор, как она переехала в нашу деревню, ее существование пока еще не мешало мне спать. Она со мной ни здрасте, ни до свидания, будто вовсе не замечала; только раз, купив мороженое и проходя совсем близко, глянула на каску – и все тут. Каску я сразу снял и сунул кассирше посторожить.

Поймите, то, о чем я тут рассказываю, происходило три месяца назад. Эна хоть и нравилась, но в то же время была мне безразлична: кабы уехала из деревни, я мог бы и не заметить. Но в тот раз как увидел ее огромные то ли голубые, то ли серо-голубые глаза, устыдился каски. Вот и все. Словом, до июня все было иначе.

Обычно она выходила на улицу съесть мороженое, кругом ребята, все вместе что-то обсуждают. Ей можно было дать больше двадцати, держалась она как взрослая. Возвращаясь по проходу на свое место, не могла не догадываться, что все смотрят на нее, что мужчины задают себе вопрос, носит ли она бюстгальтер и надето ли что под облегающей юбкой. Юбки она всегда носила в обтяжку и такие короткие, что, если бы на ней были трусики, их бы непременно было видно. В общем, я был в то время такой же, как все. Что бы она ни делала, даже не думая о дурном, все равно оборачивалось против нее.

Стараясь привлечь внимание, она много и громко смеялась или резко взмахивала длинными, до пояса, волосами, а те блестели под лампами. Разыгрывала звезду. Надо сказать, прошлым летом она победила на конкурсе красоты в Сент-Этьен-де-Тине, представ в купальнике и туфлях на высоком каблуке. Их было четырнадцать конкуренток, в том числе из отдыхающих. Но тогда избрали именно ее, выдали приз и фотоснимки. После этого она и стала разыгрывать из себя звезду.

Однажды Бу-Бу сказал ей, что она звезда лишь для сорока трех обитателей деревни – именно столько их у нас – и полет ее происходит на высоте 1206 метров над уровнем моря – такова высота нашего перевала – и что в Париже или Ницце она вряд ли поднимется выше тротуара. Сказал он это как раз за тем воскресным столом. Он хотел скорее всего сказать, что ей не подняться выше других, что в Париже тьма красивых девушек. Бу-Бу не думал ее обидеть, говоря о тротуаре. Она же, хлопнув дверью, ушла в нашу комнату и просидела там, запершись, до вечера. Я ей тогда объяснил: не так она его поняла. К сожалению, она коли вобьет что себе в голову, то уж не в силах изменить свое мнение.

С Микки она ладила лучше. Поклоняется он одной Мэрилин Монро. Если вскрыть его черепушку, просто не знаю, кого там обнаружишь – Мэрилин Монро, Мариуса Трезора или Эдди Меркса.