Пьесы в прозе   ::   Набоков Владимир Владимирович

Это краснолицая старуха с двумя мясистыми наростами на висках и у носа.

Вера.

Во всяком случае, все это безумно интересно. Марфа убирает чашку от кофе.

Марфа.

А что купить к чаю-то? Или вы сами?

Любовь.

Нет, уж вы, пожалуйста. Или, может быть, заказать по телефону? Не знаю, -- я сейчас приду и скажу вам.

Вбегает Трощейкин. Марфа уходит.

Любовь.

Ну что?

Трощейкин.

Ничего: в городе спокойно.

Вера.

А ты что, Алеша, предполагал, что будут ходить с флагами?

Трощейкин.

А? Что? Какие флаги? (Жене.) Она уже знает?

Любовь пожимает плечами.

(Вере.) Ну, что ты скажешь? Хорошее положение, а?

Вера.

По-моему, замечательное.

Трощейкин.

Можешь меня поздравить. Я с Вишневским немедленно разругался. Старая жаба! Ему и горя мало. Звонил в полицию, но так и осталось неизвестно, есть ли надзор, а если есть, то в чем он состоит. Выходит так, что, пока нас не убьют, ничего нельзя предпринять. Словом, все очень мило и элегантно. Между прочим, я сейчас из автомобиля видел его сподручного -- как его? -Аршинского. Не к добру.

Вера.

О, Аршинского? Он здесь? Тысячу лет его не встречала. Да, он очень был дружен с Леней Барбашиным.

Трощейкин.

Он с Леней Барбашиным фальшивые векселя стряпал, -- такой же мрачный прохвост. Слушай, Люба, так как на отъезд нужны деньги, я не хочу сегодня пропускать сеансы, в два придет ребенок, а потом старуха, но, конечно, гостей нужно отменить, позаботься об этом.

Любовь.

Вот еще! Напротив: я сейчас распоряжусь насчет торта. Это мамин праздник, и я ни в коем случае не собираюсь портить ей удовольствие ради каких-то призраков.

Трощейкин.

Милая моя, эти призраки убивают. Ты это понимаешь или нет? Если вообще ты относишься к опасности с такой птичьей беспечностью, то я... не знаю.

Вера.

Алеша, ты боишься, что он проскользнет вместе с другими?

Трощейкин.

Хотя бы. Ничего в этом смешного нет. Га-стей ждут! Скажите, пожалуйста. Когда крепость находится на положении осады, то не зазывают дорогих знакомых.

Любовь.

Алеша, крепость уже сдана.

Трощейкин.

Ты что, нарочно? Решила меня извести?

Любовь.

Нет, просто не хочу другим портить жизнь из-за твоих фанаберии.

Трощейкин.

Есть тысяча вещей, которые нужно решить, а мы занимаемся черт знает чем. Допустим, что Баумгартен мне добудет денег... Что дальше? Ведь это значит, все нужно бросить, а у меня пять портретов на мази, и важные письма, и часы в починке... И если ехать, то куда?

Вера.

Если хочешь знать мое мнение: ты это слишком принимаешь к сердцу. Мы тут сейчас сидели с Любой и вспоминали прошлое, -- и пришли к заключению, что у тебя нет никакого основания бояться Лени Барбашина.

Трощейкин.

Да что ты его все Леней... Кто это -- вундеркинд? Вот Вишневский меня тоже ус-по-каивал. Я хорошо его осадил. Теперь уж на казенную помощь надеяться не приходится, -- обиделась жаба. Я не трус, я боюсь не за себя, но я вовсе не хочу, чтобы первый попавшийся мерзавец всадил в меня пулю.

Вера.

Я не понимаю, Алеша, одной маленькой вещи. Ведь я отлично помню, не так давно мы как-то все вместе обсуждали вопрос: что будет, когда Барбашин вернется.

Любовь вышла.

Трощейкин.

Предположим...

Вера.

И вот тогда ты совершенно спокойно... Нет, ты не стой ко мне спиной.

Трощейкин.

Если я смотрю в окно, то недаром.

Вера.

Боишься, что он подкарауливает?

Трощейкин.

Э, не сомневаюсь, что он где-то поблизости и ждет момента...

Вера.

Ты тогда спокойно все предвидел и уверял, что у тебя нет злобы, что будешь когда-нибудь пить с ним брудершафт. Одним словом, кротость и благородство.

Трощейкин.

Не помню. Напротив: не было дня, чтобы я не мучился его возвращением. Что ты полагаешь, я не подготовлял отъезда? Но как я мог предвидеть, что его вдруг простят? Как, скажи? Через месяца два была бы моя выставка... Кроме того, я жду писем... Через год уехали бы...