Паровоз из Гонконга   ::   Алексеев Валерий

Не по-человечески. Будь поласковее с ребенком, сыночек. Попрощайся как следует, тете Тамаре привет передай... Я так перед ней виновата...

- Хорошо, мама, я все сделаю, мама, - деревянным голосом сказал Андрей. - Ты не виновата. Это я во всем виноват.

Мама Люда отступила на шаг, поднесла обе руки к губам, синие глаза ее наполнились слезами. Полно, до краев, но не пролилась ни одна слезинка: нельзя.

- Сыночек, - утвердительно, как Настасья, кивая себе, прошептала она. - Родненький. И, повернувшись, мелкими шажками пошла в гостиную...

Руди стоял на площадке. Странное, слегка деформированное лицо его было полно высокомерного безразличия, он прислонился спиной к сетке лифта и насвистывал. То, что Андрей появился не с парадной стороны, а с черной, поразило его и даже напугало: видимо, для местных это имело большое значение.

- Привет, старик, - сказал Андрей, протягивая ему руку. - А мы уезжаем.

Сегодня.

- Знаю, я знаю, из Филипп, - ответил Руди шепотом, и шепот его был хриплым. - Потому что нас, да? Потому что нас?

Он пытливо смотрел снизу вверх в лицо высокорослому Андрею, и глаза его эмалево блестели.

- Нет, Руди, не из-за вас, - возразил Андрей, и это была чистая правда, - Папа заболел, климат ему не подходит.

Руди помолчал, скосив глаза, - и поверил.

- Это для тебя, - застенчиво сказал он и ногами, обутыми в неимоверно грязные кроссовки, пододвинул к ногам Андрея стоявшую на полу сумку. Сумка тоже, это школьник-сумка, кастом-офис не будет смотри.

"Кастом-офис" по-русски означало "таможня". Взрослые в таких случаях непременно говорят фальшивое "Да зачем? Да не нужно" - и берут, потому что не понесет же человек свой подарок назад. Но мало ли что делают взрослые!

- Спасибо, Руди, - сказал Андрей, наклонился и поднял сумку, это был действительно местный школьный ранец из синего брезента, довольно тяжелый.

- Там некоторый ракуш, - сурово проговорил Руди. - Скажешь "не надо" - значит, не надо совсем.

Андрей оттянул латунную защелку - и увидел сперва какую-то странную мешанину, в глубине ранца что-то поблескивало и, казалось, скрипело. Первой мыслью было, что Руди притащил клубок змей, с него станется. Однако, вглядевшись, Андрей увидел, что ранец наполнен некрупными ракушками, морскими ежами, звездами и коричневыми орехами - это были те самые сокровища, которые он присмотрел на "Санди-бич" и вынужден был оставить.

- Это ты хорошо придумал, - сказал он, запустив руку в ранец. Мудрый старичок.

Малыш остался доволен этой реакцией, и глаза его засияли.

- А это тебе, - сказал Андрей, расстегивая ремешок часов, - это тебе от меня на память.

Руди глянул на него, на приоткрытую дверь квартиры и переспросил:

- Тебе от меня?

- Ну, да, мне от тебя, то есть правильно, тебе от меня.

Руди протянул руку, чтобы взять подарок, потом, выразительно показав своей асимметричной мордочкой на дверь, спрятал руки за спину и шепотом сказал:

- Ваши будут ругать. "А, продай часы - купи ракуш!" Не хочу. Право, этот малыш был не по возрасту смышленым.

- Ну, и что? - сказал Андрей. - Пусть говорят. Мы-то знаем с тобой, что это не так. Бери.

Руди взял часы, попытался пристроить их на своей тонкой лапке, отказался от этого намерения и вдруг, крикнув "Бай-бай", побежал вниз.

С синим ранцем в руках Андрей прошел по горчичному залу, он старался не встречаться взглядом с отцом, но краем глаза все время видел его бледное, слабо улыбающееся лицо, оно светилось в переднем углу и колыхалось на сквозняке, словно длинное пламя свечи... Взрослые, умолкнув, проследили, как мальчик подошел к секретеру и поставил ранец рядом с паровозиком.

- Посылочки, кстати, брать возбраняется, - не выдержав, укоризненно заметил кадыкастый и очкастый Савельев.

- Это подарок, - коротко сказал Андрей.