Пассажир без багажа   ::   Ануй Жан

Да, чудовищная, а главное, потребовала редкостного мужества от нашего малыша Альбера. Ибо, скажем прямо -- это дело рискованное.

ЮСПАР. А Гастон?

ГЕРЦОГИНЯ. А на что ему жаловаться? К его же благу все делается. Правда, зад у него будет дырявый, как шумовка, но зато он вспомнит прошлое. А наше прошлое -- это же лучшая часть нас самих! Любой порядочный человек не колеблясь сделает выбор между своим прошлым и кожей на заду.

ЮСПАР. Само собой.

ГЕРЦОГИНЯ (заметив подошедшего во время разговора Гастона). Ведь верно, Гастон, вы бесконечно признательны доктору Жибелену за его неусыпные труды над вашей памятью, особенно после стольких лет, бесцельно потерянных доктором Бонфаном?

ГАСТОН. Крайне признателен, герцогиня.

ГЕРЦОГИНЯ (Юспару). Вот видите, я его за язык не тянула. (Гастону.) Ах, Гастон, друг мой, как это волнительно -- но так ли -- знать, что за этой дверью, быть может, бьется сердце матери, старика отца, который уже протягивает к вам для объятий руки!

ГАСТОН (как-то по-детски). Знаете, герцогиня, я уже столько нагляделся на добрых старушек, которые по ошибке принимали меня за сына и тыкались мне в щеку мокрым носом; на старичков, которые тоже по ошибке кололи мне щеки небритым подбородком... Вообразите себе, герцогиня, человека, у которого четыреста пар родителей. Четыреста пар, и каждая готова его приголубить. Пожалуй, многовато.

ГЕРЦОГИНЯ. А маленькие дети, бамбинос! Малютки, которые ждут своего папочку. Посмейте только сказать, что вас не томит желание расцеловать этих крошек, посадить их к себе на колени!

ГАСТОН. Пожалуй, получится не совсем удобно, герцогиня. Самым младшим и то должно быть уже двадцать.

ГЕРЦОГИНЯ. Ах, ЮСПАР... У него прямо какая-то болезненная потребность осквернять все самое святое.

ГАСТОН (вдруг мечтательно). Дети... У меня были бы сейчас маленькие дети, настоящие, если бы мне разрешили жить на свободе!

ГЕРЦОГИНЯ. Но вы же отлично знаете, что это невозможно!

ГАСТОН. А почему? Потому что я не помню ничего, что делал до того весеннего вечера восемнадцатого года, Когда меня нашли на сортировочной станции?

ЮСПАР. Увы! Именно поэтому!..

ГАСТОН. Людой почему-то пугает мысль, что человек может жить без прошлого. Даже на подкидышей и то косо смотрят... Но им хоть успевают преподать кое-какие наставления, А мужчина, взрослый мужчина, который имеет разве что родину, да и то не наверняка, зато не имеет ни родного города, ни традиций, ни имени... Это же похабство! Скандал!

ГЕРЦОГИНЯ. Во всяком случае, дорогой Гастон, вы только что сами дали блестящее доказательство тому, что нуждаетесь в воспитании. Ведь я же запретила вам произносить это слово.

ГАСТОН. Какое? Скандал?

ГЕРЦОГИНЯ. Нет. (После минутного колебания.) Другое...

ГАСТОН (продолжает мечтать вслух). Ни справок о судимости... Хоть об этом-то вы подумали, герцогиня? Вы доверчиво не убрали столовое серебро, а в замке моя спальня всего в двух шагах от вашей... А что, если я уже убил трех человек?..

ГЕРЦОГИНЯ. По вашим глазам видно, что не убили.

ГАСТОН. Вам повезло, раз они почтили вас своим доверием. А я вот иногда часами, до отупения вглядываюсь в свои глаза, стараюсь обнаружить в них то, что они видели, а они не желают ничем со мной делиться. Ничего я в них не вижу.

ГЕРЦОГИНЯ (улыбаясь). Успокойтесь, Гастон, во всяком случае, вы не убили этих троих. И вовсе не обязательно знать ваше прошлое, чтобы быть уверенным в этом.

ГАСТОН. Ведь меня же нашли на вокзале у поезда, на котором привезли из Германии военнопленных. Значит, на фронте я был. Значит, я, как и все прочие, выпускал эти штуковины, а они не совсем то, что требуется для нашей бедной кожи, которая не выносит даже укола шипов розы. Я-то себя знаю, я не отличался меткостью.