Убийство в спальном вагоне   ::   Жапризо Себастьян

Познакомился с завсегдатаями, в перерыве в соседнем бистро нередко обменивался с ними прогнозами, испытывая радость от пребывания тут, думал о том, что после пустой недели вновь наступит субботний вечер.

Выйдя из такси у "Центрального", Кабур решил, что приехал последним. Но нет. Позади остановилось еще одно такси, и из него вышла брюнетка, напомнившая ему женщину из купе.

Он уступил ей очередь у кассы. Она была молода, но уже потрепана жизнью. Одета в короткое черное пальто. Сумочку держала, прижав к груди, словно боясь потерять. Он увидел ее красные, словно от стирки, руки. Похоже, жена боксера, который выступает сегодня. После матча будет ждать его в раздевалке, мечтая о большом гонораре, хорошей квартире, звании чемпиона, внезапной удаче.

Кабур просмотрел три любительских боя, не испытывая ни малейшего удовольствия. Он думал о своих вечерах в Марселе, о небольшом отеле на авеню Репюблик. Комната была дешевенькая, потому что приходилось считать деньги, но постель пахла лавандой. И еще вспомнилась пара, занимавшая соседний номер, их препирательства и то, что за ними следовало. Однажды он только вернулся домой, набитый бумагами портфель еще был в его руках, да так и остался сидеть на постели в пальто, затаив дыхание и прислушиваясь к долгим жалобным стонам женщины совсем рядом за стеной. Можно было даже различить отдельные слова, за которыми следовали короткие, острые, звериные вскрики.

Он долго сидел так, может, два, а может, и три часа, слыша, как они смеются, догадываясь, что они лежат обнаженные на смятых простынях. И узнал о ней такое, что предназначалось только для ее любовника. Что она не сняла жемчужное ожерелье, купленное в Париже. Что у нее густые длинные волосы. Они смеялись. Они ласкались. Затем снова наступила тишина, раздавался ее смешок и возобновлялись стоны, шепот. Остальное рисовало его воспаленное воображение.

Кабур так и не увидел эту женщину. Он вышел из отеля и отправился бродить по пустынным улицам. А когда вернулся, их больше не было слышно. Они ушли...

Вокруг него болельщики медленно поднимались со своих мест. Объявили перерыв. Он не смел взглянуть на соседей. Спустился в туалет, смочил разгоряченное лицо холодной водой и подумал, что напрасно вышел из дома. Его явно лихорадило. Видимо, он заболевает.

Завтра он пойдет к инспектору в кабинет № 303 на третьем этаже и просто расскажет, что случилось. Расскажет, что одинок, некрасив, что всегда был таким, что в Марселе одна женщина назвала его ублюдком. Просто так. Потому что обожала делать вещи, которые, как ему казалось, бог знает отчего следует делать только из чувства долга или ради денег. Затем он долго ходил по марсельским улицам и даже плакал, захлебываясь от слез, сидя где-то на скамейке ночью. Он признается, что никогда не понимал смысла того, что так нравилось делать другим, чему они научились где-то, почем ему знать, где. Скажет, как сел в поезд, как все ему казалось внове и "особенным", а некая брюнетка продемонстрировала свои колени, снимая с полки чемодан, где лежало лекарство - флакончик аспирина, которым она, кстати, потом так и не воспользовалась. А он, идиот, вообразил, что аспирин был предлогом, поводом начать разговор. Что она была красива, красивее любой женщины, которую он когда-либо раньше видел. И стояла так близко, что был ощутим запах ее духов и виден замочек от модных бус. Что эти бусы напомнили ему нечто другое, чего он никогда не видел. И что в тот момент, когда она, смеясь, высунулась в окно поезда, говоря что-то, он и повел себя как человек, не знающий правил игры, как настоящий ублюдок.

Рене Кабур не слышал, как сзади него открылась дверь туалета. И в тот самый момент, когда он, стоя в расстегнутом пальто, склонился над потрескавшимся грязным умывальником, поливая из крана лицо и волосы холодной водой, на его голову, чуть пониже затылка обрушился страшной силы удар.