Брызги шампанского   ::   Черненок Михаил

– Это ему Лизка Удалая вчера смерть накаркала. Помнишь, как она, вихляясь передком, щебетала: «Чо-то ты, Вовчик, развеселился, будто перед смертью»… А Вован – рот до ушей и во всю глотку: «Ха-ха-ха! Лизуха, я могу умереть только у тебя в постели от удовольствия». Ну, помнишь, или нет?..

– Я не профессор, чтобы запоминать, чего там блудливая егоза тарахтела.

– Гнилая у тебя память.

– Какая есть… – Упадышев поморщился, – Не зря говорится: человек предполагает, а Бог располагает. Видно, на роду Володьке было написано откинуть коньки не в Лизкиной постели, а на покосе Богдана Куделькина.

Замотаев удивленно посмотрел на стог сена:

– Разве это Богданов зарод?

– А то чей же… Оказывается, Гриня, и твоя память тоже с гнильцой. Забыл, как помогали Богдану метать и после шашлыками почти до первой звезды закусывали?

– Это, когда Богдан «Белым орлом» угощал?

– Ну.

– А-а-а… Перебрал я тогда с устатку так, что утром ни тяти, ни мамы не мог вспомнить. Лишь на вторые сутки оклемался. Богдан хороший мужик. Ему помогать – одно удовольствие. Угощением за работу не обижает.

– Конечно, не Капелька, у которого хоть рукавом закусывай… А у Богдана в тот раз ты нажрался до упора. На ногах стоять не мог и, как танцующий алкаш в телевизоре, орал: «Я – белый ор-р-рел!»

– Будто сам никогда не нажираешься. Вспомни, как за один день три раза в райцентровский вытрезвитель попадал.

– Чо старое вспоминать…

Антон Бирюков исподволь присматривался к «закадычным дружкам» и краем уха слушал, о чем они говорят, надеясь уловить хотя бы малую зацепочку, ведущую к разгадке происшествия. Однако разговор был из серии «У кого что болит, тот про то и говорит». А у «дружков» после вчерашнего загула явно болели головы, и они горько досадовали, что вместо облегчающего душу похмелья вынуждены созерцать мертвое тело своего благодетеля, совсем недавно угощавшего их с купеческим размахом. Чем дольше тянулось время, тем заметнее нервничали понятые: переминались с ноги на ногу, бросали косые взгляды на занятых своим делом участников оперативной группы. Наконец, пошушукавшись, они приблизились к Бирюкову.

– Товарищ прокурор, стыдно сознаваться, но малая нужда прижала нас с Гриней так, аж в глазах темно, – шепотом пробормотал Упадышев и скосил взгляд на эксперта-криминалиста Тимохину. – Чтобы не смущать милицейскую дамочку, разрешите на минутку за стог отлучиться?..

Бирюков кивнул:

– Отлучитесь.

Упадышев, придерживая оттопыренный карман, в мгновение ока скрылся за стогом сена. Следом, так же быстро, исчез Замотаев. Через каких-то полминуты из-за стога донесся глухой удар и тотчас послышался испуганный голос Кеши: «Ты чо, Фитиль?.. Ты чо, твою мать, распускаешь руки, как народный депутат?!» – «Смотреть же надо, Шарик!», – со злобной обидой прогнусавил в ответ Гриня.

Бирюков торопливо зашел за стог и увидел странную картину. Упадышев, болезненно морщась, старательно тер ладонью лоб, а стоявший перед ним Замотаев, будто не веря собственным глазам, вертел в руках пустую водочную четвертинку. Растерявшись от внезапного появления прокурора, он, словно оправдываясь, виновато сказал:

– Пустая четушка…

– Что из этого? – не понял Антон.

– Момент назад была полная.

– Нечаянно пролили?

– Если бы… Не успел я, раззява, помочиться, Кешка-проглот, задрав башку, одним махом из горлышка осушил четок до дна. Не заметил, видишь ли…

Стараясь не рассмеяться, Бирюков нахмурил брови и осуждающе покачал головой:

– Оказывается, друзья, вы хитрите. Не нужда вас прижала, а похмелье.

– Ну, почему непременно похмелье… Задумка у нас была святая. Планировали по церковному обычаю помянуть безвинно погибшего земляка. Кешка весь план испортил.