По дороге в Мещеру   ::   Можаев Борис

Парткабинет и в самом деле был приличный - много журналов и газет, всякие диаграммы на стенах, на них все выписано добросовестно: какой валовой сбор зерна намечен на 1980 год, и какая урожайность, и какая будет культура построена.

- А страданье играют еще на селе? - спросил я.

- А как же! - обрадовался Федин. - По вечерам село обслуживают радиофицированные точки, а после - самодеятельность. То есть девчата с ребятами по селу ходят, сормовского играют.

Я пожалел, что проявил интерес к этой культуре. Меня поселили в избе напротив столбового громкоговорителя - и шумел он железным голосом до двенадцати часов ночи. А потом перед избой сходилась эта самая самодеятельность - голосистые девчата под гармонь с припевками отплясывали до утра сормовского да цыганочку.

Видал я и отходников, говорил с ними, убедился - совсем не легкая, не прибыльная у них работа, и жизнь не сладкая, как заверяли нас частенько газетные фельетонисты.

В том же Дмитриеве ничем особенным не выделялся из общего порядка пятистенок Баринова Николая Нестеровича. Просторная, светлая горница, застланные пестрыми половичками полы. Широкие скамьи вдоль стен. Плакаты на стенах. Хозяин удивительно моложав, стройный, подтянутый, весь какой-то коричневый, словно продубленный загаром, без единой морщинки, без седины. И диву даешься, что ему перевалило уже за пятьдесят. В отход он ходит уже лет тридцать пять.

- И дед мой ходил, и отец, и я хожу, и сын. Все мы отходники. Отец, бывало, с осени брал две смены белья, две пары лаптей да кочедык, чтоб лапти в дороге подковыривать, и уходил.

- А вы когда уходите?

- И я с осени. Сын, слава богу, устроился на работу завхозом. Ныне дома останется.

Бригада их работала на Щелковской биофабрике уже шесть лет. Строили многоквартирные дома. Каждый год зачисляли их на семь месяцев "в рабочие". Работали по обычным расценкам.

- Только перерабатываем, чтобы домой деньжат привезти, - пояснял Баринов. - Жилье там, конечно, неприспособленное. То в брошенном клубе живем, то в доме, который строим. Третий этаж строим, а в первом живем. Времянку ставим - трубу в форточку, и газуй!

- Так и живете семь месяцев?

- Иногда и поболе, до двадцатого июня. Бывало, придешь домой - детишки малые не признают тебя. Дичатся! А теперь мы в январе на месяц приходим сено с лугов возим.

- Да где ж вы больше работаете, на стройке или в колхозе?

- На стройке боле.

Я смотрел на густо исписанные страницы его трудовой книжки и все более удивлялся - что ни год, то новая запись, а в конце одна и та же фраза: "Уволен по отзыву колхоза".

У Емельяна Ивановича из села Уречного такая же трудовая книжка. Подошло время ему идти на пенсию, а стажа не хватало, хотя работал он на стройках с 1917 года. Правда, Минаеву удалось получить пенсию, но лишь по инвалидности. Говорил он о себе как-то нехотя:

- У нас иные плотники расчетные книжки на курево расходуют. Все равно, говорят, стажа не выполнишь. Вот и уходят к дяде Ване.

- А кто такой дядя Ваня?

- К дяде Ване итить - значит по чужим колхозам шляться. По договорам работать.

- А, это шабашники? - догадался я. - Есть у вас в Уречном такие?

- Человека четыре есть. - Емельян Иванович насупленно помолчал, долго скручивал цигарку. - Специальность наша чурочной стала. Теперь плотника хорошего не вырастишь. Работаем и на кладке, и землю копаем - что заставят. Бог знает что делаем. Нешто на таких работах вырастет из молодого хороший плотник? Раньше мы, бывало, от Москвы до самого Сергиева Посада все дома рубили. Вот тогда и плотниками становились. Можно было научить ремеслу. А ноне, видать, никому это не нужно.

Марка плотника из Уречного ценится высоко, и мастера здесь сохранились еще дивные.