Подводные охотники   ::   Бочарников Василий

Сорога затаилась в гриве травы. Трава шевелилась от течения. Степка от радости, от кипучего охотничьего азарта - эта моя, эта не уйдет! - забылся, резко окунул голову, дыхательная трубка враз наполнилась водой, он задохнулся, захлебнулся, вынырнул, отплевывается, отфыркивается. А сороги и след простыл.

Охотник сконфузился. Бывает. Если б рыба по нашему хотению как клюнула, так и цеплялась на крючок, как попала в сеть, так и не выскочила из нее, как прицелился в нее Из подводного ружья, так и твоя, - давно не было бы рыбы. И вся-то сладость рыбалки в том: ты хитришь, а рыба тоже хитрит, и часто перевес на ее стороне - как бы всем своим видом говорил нам Степка.

Он стремительно перемещается на новое место, к кустам лозняка, Приглядывается. За-ныривает. Проходит напряженный миг. Мы переглядываемся молча: что-то необычно, что-то готовится. И взбурлилась, и вскипела вода. Раза три появлялись то Степкины ноги с ластами, то Степкина голова, и, наконец, из воды выкинулась рука с бело-синей большущей рыбиной.

- Голавль!! - вопим мы и спешно подгоняем лодку. А с берега, где потрескивает костер, кричит Колька:

- Пока-ажи-ите-те!

Шурка перегибается, подтаскивает брата к лодке, и тот кидает в нее рыбину: она на стреле, а от стрелы к Степкину ружью тянется леска. Шурка торопится: зажал рыбину коленями, руками пригибает лепесток стрелы, который, войдя в рыбу, не дает ей сорваться, и осторожно выводит стрелу.

Голавль бьется, Шурка и Сонька вдвоем сажают его в ведро, он ударом хвоста опрокидывает ведро.

- Пусти, Сонька, - командует Шурка. - Я приподниму елань - пусть он плавает в лодке. Самое главное - он теперь наш. Да, Степ? Такого еще на удочку никто не ловил. Да, Степ?

Стёпка, держась за борт лодки, отдыхает и рассказывает:

- Вижу: голавль плывет. Кругло-серебряный, с огнистыми плавниками. Наддаю ластами, приказываю себе: догнать! догнать! Ружье выкинул вперед, целюсь, а сердце бьется так, что, наверно, волны надо мною. Мой голавль (слово "мой" особо выделил голосом) подрулил к коряжине, в тень, от солнца. И если б смотреть на него сверху, был бы невидим, а как я в воде - весь перед глазами. Картина. Прицелился, взял чуть пониже головы и - нажал на спусковой крючок. Голавль дернулся, но - поздно, опередила стрела. Попал. Поразил. Потянул он меня с леской. И началась борьба. Видели небось, как я крутился-вертелся. Успел схватить за голову и руку не отпустил.

- Дай-ка ружье, - смело и весело потребовал Шурка у брата и решительно протянул руку. - А вы, - обратился он ко мне, - доставайте ножик.

- Тебе зачем? - удивился Степка. И хотел рассердиться.

- Зачем? Еще спрашивает! Зарубку сделаю на рукоятке - вот зачем!

В это время через другой борт лодки протянулась рука, и на днище к голавлю полетела живая, трепещущая, без единой царапины со-рожка с рукавичку. Как она заплясала! Заметалась! Заподкидывалась!

Это Женька поймал сорогу. Не подбил. И не на удочку взял. Голыми руками. Такой способ знают все живицинские ребята. В жаркий день сорога, и даже окунь, ищет прохладное место. Укромное и, разумеется, безопасное. И вот заходит под камень. Отдыхает. Такие камни у ребят на учете.

Женька нырнул как раз под тот камень-престол, из-за которого шло-гремело на всю Окшу сражение и король Окшинский Второй, то бишь Шурка, был, помнится, свергнут и нахлебался воды. Женька нырнул и закрыл одной рукой выход, а второй взял рыбину.

- Степ, может, мне ружьецо уступишь? Может, погреться хошь? - сказал Женька.

- Погоди, погоди! - Степка принял из Шуркиных цепких рук, неохотно, однако, протянувших ружье с новой зарубкой, и, работая ластами, стремительно ринулся к зарослям куги.

Шевелится, качается, волнуется зеленая с коричневыми метелками куга. Степка в поиске.