Учебная стрельба   ::   Стаут Рекс

Ей туго приходилось в те времена.

И вот, когда ее немецкие друзья, которые всегда были к нам очень добры, решили вернуться во Франкфурт и предложили взять с собой Теодора, пообещав заботиться о нем как о родном сыне, мать согласилась. Ему тогда было чуть больше годика.

Вскоре после того мы с ней отправились в Париж - на своих двоих. Там дела пошли лучше, мать даже ухитрилась скопить небольшую сумму и определить меня в школу - как бы она ни старалась, ей никогда не удалось бы сделать то же самое и для Теодора.

Наконец я достаточно подрос, тоже стал зарабатывать. Но я всегда ненавидел Париж и так и не смог выбиться там в люди.

Однажды мы с матерью съездили в Германию - оказалось, что Теодор учится в университете. Мы убедились, что он счастлив и вполне обеспечен, и даже не пытались уговорить его вернуться вместе с нами. Забавно, до чего же хорошо я его запомнил! Это был отличный парень, я гордился им. А еще мне казалось странным, что мой родной брат говорит с немецким акцентом.

Вроде бы это было в 1909 году, когда Теодор приехал в Париж... В смысле в последний раз - до того он часто у нас бывал. Мне тогда стукнуло двадцать девять.

О своей работе он не слишком распространялся - сказал только, что по поручению германского правительства проводит какое-то научное исследование. Я в таких вещах ничего не смыслю и с расспросами к нему не приставал. Он прожил во Франции два года, до августа 1911-го.

Однажды я нашел в его комнате целую охапку карт и планов Парижа - с названиями пригородов и подъездных дорог, но голову себе забивать не стал. Честно говоря, я и не знал, для кого они могли представлять интерес в то время.

Те два года были самыми счастливыми для нас троих. Теодор обожал мать, я в ней души не чаял. Так забавно было наблюдать, как он смешит ее, заставляя хохотать до слез. Наверное, ни один мужчина еще не любил другого так сильно, как я - своего брата. В тот день, когда он покидал Париж, мы с матерью провожали его на вокзал, и я вроде бы тоже не удержался и всплакнул.

В 1911-м, сразу после того как Теодор вернулся в Германию, я завербовался в армию.

Наконец-то нашлось занятие мне по душе. Правда, платили не так уж много, но достаточно для того, чтобы матери не нужно было больше работать, да и у меня оставалась кое-какая мелочишка. Теодор тоже посылал ей деньги.

Через полгода службы меня наградили за меткую стрельбу из артиллерийских орудий, еще через год произвели в капралы и отправили в Булонь. В апреле 1913-го я перевелся в Тулон и на первых же учениях опять дострелялся до первого места в списке.

Вот как это было, месье: они поставили на якорь небольшую флотилию из лодок с низкими грязно-серыми парусами, размером с торпедный катер каждая, а орудия пристроили на берегу. Я выбил десять из десяти с расстояния в пять километров.

За это меня произвели в сержанты и назначили командиром 3-й батареи во втором ярусе главной линии береговых укреплений. Ее видно из этого окна вон там, где флаг, справа от центрального траверса {заградительное сооружение, защищающее солдат от пуль и осколков снарядов}.

Так что я неплохо устроился: получал полторы сотни франков в месяц и собирался сдавать экзамены на старшего канонира - должность, о которой давно мечтал.

Этим летом - в июле это было, три месяца назад - я собирался послать кого-нибудь в Париж за матерью, хотел перевезти ее поближе к себе, в Тулон. Она, как и я, терпеть не могла Париж.

Но тут началась война, и я отказался от этой затеи.

Через пару дней после объявления войны почти половину гарнизона нашего форта перебросили в полевые дивизии и отправили на фронт. Мы все хотели быть на месте этих ребят, но кому-то ведь надо было остаться...

Дел у нас было по горло.