Привычное дело   ::   Белов В И

Получилось другое: тогда еще живая мать прочила Ивану Африкановичу не ту невесту, Катерина была ей нелюба. Пришли в деревню уже под утро, мать, сердитая, отворила ворота. В избе девки сели на лавку, а Иван Африканович уже разувался, для него, фронтовика, все было ясно и четко. Мать то заслонкой забрякает, то выбежит в сени, стонет и охает. Вышла на поветь, там воротца как раз на сосновскую сторону, на невестину деревню. Прибежала в избу, всплеснула руками: "Ой, девки-матушки, Сосновка горит!" Нюшка и Катерина кинулись из избы опрометью, ворота за ними сами захлопнулись на защелку. Пока Иван Африканович надевал сапог, мать закрыла ворота еще и на крюк. "Неправда, Ванька, не бегай, ушли, дак и слава богу",-спокойно сказала она.

Он чуть не вышиб воротницу, долго путался с защелкой.

Выскочил на улицу: в августовской ночи громоздилась темень, не горела никакая Сосновка, и девок уже не было...

После этого Иван Африканович не мог жениться два года, а на третий женился. На молчаливой девке из дальних заозерных мест. Она засыпала на его руке тотчас же, бездушная, как нетопленная печь... У них была холодная любовь: дети не рождались. Мать говорила, что их испортили, подшутили, и через год жена сама ушла в свои заозерные места, вышла замуж и, как слышал Иван Африканович, с другим народила четверых ребятишек.

"Да, у них с ней была холодная любовь, это уж точно.

Вот с Катериной-любовь горячая..."

Иван Африканович посватался к ней вновь; тут-то и заупрямилась Евстолья, теща нынешняя. Поставила дочке запрет: не пойдешь-и все, нечего, мол, им измываться, мы не хуже их, в нашем роду все были работники. Дело затянулось. На свадьбе теща не пила, не ела, сидела на лавке, будто аршин проглочен, и вот Иван Африканович все еще помнит эту обиду. Да нет, какая уж там обида, столько годов прошло. С Катериной у него горячая любовь:

уйдет она в поле, на ферму ли, ему будто душу вынет.

"Ох, Катерина, Катерина!..-Иван Африканович почти бежал, волнение опять нарастало где-то в самом нутре, около сердца.-Увезу голубушку домой, унесу на руках.

Нечего ей там и маяться. Дома родит не хуже... Солому на ферме буду трясти, воду носить... Выпивку решу, в рот не возьму вина, только бы все ладно, только бы..."

Вьюга в поле запела вновь, ветер сек снегом горячие щеки. Иван Африканович выбежал на угор, до больницы и конторы сельпо было подать рукой.

Он не помнил, как добежал до больничного крылечка...

* * *

- Иван Африканович? А Иван Африканович?- Фельдшерица приоткрыла двери в коридорчик, заглянула за печку. Ивана Африкановича нигде не было.-Товарищ Дрынов!

"Куда он девался? - подумала она.- Два дня в прихожей крутился, домой не могли прогнать. А тут как провалился".

Она решила, что Дрынов ушел, так и не дождавшись жениных родов. На всякий случай открыла кладовку, куда уборщица складывала дрова, и рассмеялась. Иван Африканович спал на поленьях: постеснялся даже подложить под голову старый больничный тулуп. Он не спал уже две ночи и ничего почти не ел, а на третий день его сморило, и он уснул на поленьях.

- Товарищ Дрынов,-фельдшерица тронула его за рукав,- у вас ночью сын родился, вставайте.

Иван Африканович вскочил в ту же секунду. Он даже не успел постесняться, что залез в кладовку и уснул, фельдшерица стояла и ругала его:

- Вы бы хоть тулуп-то подстелили!

- Милая, да я... я тебе рыбы наловлю. Голубушка, я...

я... Все ладно-то хоть?

- Все, все.

- Я рыбы тебе наловлю. Отпустила бы ты их домой-то?

- Нельзя. Денька два пусть полежит.- Фельдшерица подала ему халат.Сына-то как назовете?

- Да хоть как! Отпусти ты их. Как скажешь, так и назову, отпусти, милая! Я их на чуночках, на санках то есть... Мы, это, доберемся потихоньку.

Из палаты вышла Катерина и только слегка взглянула на Ивана Африкановича. Тоже начала упрашивать, чтобы отпустили.