Просьба   ::   Аббасзаде Гусейн

Кто же обидится на такого человека?

...А тяжелая рука у этого Алигулу. Попади старик под этот железный кулак,глядишь, и дух вон. Хорошо, что он, Бахман, принял удар на себя. А было бы еще лучше, если бы он пришелся не в лицо. Что скажут товарищи, когда увидят его с перебинтованной головой? Расскажи им о ночном происшествии - не поверят. А уж о старосте группы говорить не приходится. Этот паршивец Муса готов в любую щель свой нос сунуть. "Ты,- скажет,- врешь, наверное, с кем-то поскандалил, вот тебе и поставили фонарь под глаз... Не сочиняй, будто заступился за какого-то старика, не изображай из себя героя, дураков тут нет, и нам все яснее ясного..."

Этого проныру Мусу Бахман невзлюбил с первого взгляда... Непонятно, кто и за что сделал его старостой группы, знания он обнаружил приблизительные, а вот самоуверенности и наглости хоть отбавляй, ведет себя так, будто он правая рука ректора... И, как назло, он попал в группу этого самого Мусы. Правда или нет, но говорили, что Муса этот близкий родственник то ли какого-то педагога, то ли декана факультета, и тот с первых дней пропихивает его, чтобы был на виду. А что его выдвигать - он и без того всех локтями расталкивает... Интересно, как он будет вести себя дальше, особенно если его никто не одернет? Не зря говорят: если бы бог дал верблюду крылья, тот бы все крыши проломил...

За этими невеселыми мыслями Бахман не сразу услышал, что стучат в ворота.

Гюляндам, вконец расстроенная, подала голос из комнаты:

- Опять этот проклятый Алигулу явился. Вот ведь напасть какая! - Она знала, что Бахман не спит.- А ты, сынок, больше в это дело не лезь; может, он пришел, чтобы счеты с тобой свести, и, не дай бог, не с голыми руками. Теперь мы, женщины, этим мерзавцем займемся, довольно уж, потешился, пора и честь знать...

Но она не спешила встать, да и никто из соседей не вышел открыть. Гани-киши тоже не вышел. А снаружи настойчиво колотили в ворота.

- Хорошо делают, что паршивцу этому не открывают. Эх, была бы я помоложе, взяла бы плетку и так отстегала этого Алигулу, что он забыл бы сюда дорогу! Бедный Гани-киши! Разве он такое заслужил? Чем иметь такого непутевого сына, лучше вообще не иметь детей. Уж бог с ними, с детьми! Я вот живу одна и только за чужие беды переживаю...

А снизу уже кричали:

- Откройте, эй, нам нужен Бахман Сарыев!

- Тебя спрашивают, Бахман...- перешла на шепот старая женщина.- Кто это, интересно? Зачем?

Бахман встал. Действительно, кто может вызывать его в такую пору? Похоже, Алигулу побежал, позвал дружков-приятелей... Если так, придется одному отбиваться, никто во всем дворе на помощь не придет.

- Подожди, Бахман, посиди тут.

Гюляндам стояла одетая и прислушивалась к тому, что творилось за воротами.

- Это какие-то другие люди пришли... Слышишь голоса?.. Кажется, среди них есть женщина.

И Гюляндам-арвад, опережая Бахмана, спустилась во двор. Дядюшка Гани, чертыхаясь, открыл ворота, в которые тотчас вошли двое в белых халатах: молодая девушка и полный грузный мужчина с кожаным чемоданчиком, на котором даже в полумраке был отчетливо виден красный крест.

- Это тупик семь, дом пять? - спросила девушка.

- Да, дочка.

- "Скорую" вызывали?

Старик молчал. Он, конечно, не вызывал. Кто ее мог вызвать?

Девушка посмотрела в бумажку с адресом.

- Кто-то вызвал "скорую помощь". Сказали, ранен проживающий здесь Бахман Сарыев. Шутки шутите, что ли? Что, у нас мало дел, чтобы еще зря по разным закоулкам ездить? У нас столько этих вызовов! Некогда голову почесать.

- Дочка, послушай меня, не сердись,- заговорила Гюляндам-арвад.- Бахман действительно у нас живет, вы хорошо сделали, что приехали, пойдемте к нам, парень лежит в постели.

- Он что, действительно ранен?

- Да, дочка, рана на лице. Да благословит аллах Сурьму-ханум, перевязала его...