Путь в новогоднюю ночь   ::   Семенов Юлиан Семенович

— Не форум, а кворум, — поправил Алаторцева его племянник Саша Сизых.

— Ладно, чего там! — обидевшись, буркнул Алаторцев и повторил: — Так, значит, кворум налицо? Сизых тут, Мишка тут, Леша тут, Анатолий Иваныч тут, и я, обратно, тут. Значит, все?

— Все, — подтвердил Лешка Пашков, — так что начинай.

Алаторцев подвинулся к Горохову и спросил его:

— Вот ответь, Анатолий Иваныч: тебе что важно?

— Работа, — засмеявшись, сказал Горохов.

— Работа работе рознь, — заметил огненно-рыжий красавец Мишка Савельев.

— Это я к тому говорю, что меня вот если, к примеру, плотником поставишь или бухгалтером, — с тоски помру. Ужас будет.

— Хоть и туманно, но ясно, — сказал Алаторцев. — Ты, верно, о том хотел высказаться, что в каждой работе смысл важен, так?

— Вот точно, Мироныч! — обрадовался Савельев. — Ну просто ты словно жонглер какой: мысли на расстоянии читаешь. Вот к нам в Бодайбо один такой приезжал…

— Погоди, — оборвал его Алаторцев, — ты про фокусы разные чуть погодя расскажешь.

— Иван Мироныч, — обратился к Алаторцеву Лешка, — я так полагаю, что в каждой работе конец важен, чтоб плоды появились.

Алаторцев внимательно посмотрел на Горохова. Тот прятал улыбку в уголках красивого рта.

— Вам знакома категория бесконечности, Алаторцев? — спросил Горохов после минуты молчания.

— Вы меня, Анатолий Иваныч, всякими там вашими категориями не стращайте.

Алаторцев покраснел и отвернулся от Горохова. Сизых придвинулся поближе к старику. Савельев принес охапку хвороста и начал подкладывать в затухавший костер тонкие ветки.

Горохов перестал улыбаться. Нахмурившись, он оперся на кулаки и встал.

— Странное дело выходит, товарищи, — начал говорить он, то и дело потирая мизинцем резкие морщины у переносицы, — мы уже две недели торчим у Сумары, а толку никакого нет. Так что о категории бесконечности я не зря спросил. И вы уж не обижайтесь, Алаторцев, словно барышня. Я просто хотел сказать, что мы здесь можем провозиться бесконечно долго, а вот будут ли алмазы — сие никому не известно.

Горохов говорил свободно и красиво. И чем больше он сейчас говорил, тем сильнее начинал верить в то, что алмазов на Сумаре действительно нет, и тем скорее ему хотелось вернуться в поселок экспедиции и увидеть геолога Наташу Рябинину…

— Итак, повторяю, алмазов здесь нет, хотя данные шлихов и благоприятны. Если бы алмазы были, мы бы их уже нашли.

— Мы найдем, — сказал Сизых, — только еще маленько поискать надо.

— Алмаз тут есть, — подтвердил Алаторцев.

— А план есть?! — вдруг разозлившись, спросил Горохов. — Для вас план есть?

— Для того и живем, чтобы планы при надобности ломать. Мы за последние годы планов много поломали, и ничего плохого, кроме хорошего, из этого не получилось. А планами нас стращали не то что ты, Анатолий Иваныч, — головами куда повыше.

Дикий луг оделся росой. Сквозь низкие тучи проглянула хитрая, лисья мордочка месяца.

— Ну, знаете, — сердито нахмурился Горохов, — вы так черт знает до чего договоритесь!..

— Мы не договоримся! — загремел старик. — А если нужно будет, так я где угодно заявление сделаю: плевал я на твои планы и бесконечности, если стране алмаз нужен! Не для дяди на зимний риск идем. Понял?

Стало тихо. Тесно прижавшись к высокому Алаторцеву, сидел Савельев и свирепо раздувал ноздри. Он боготворил Алаторцева и знал, что старик умеет сохранять спокойствие. А сейчас он заорал потому, что его обидели. Лешка Пашков, зачарованно глядевший в костер, поднял на Горохова круглые глаза и полез за кисетом.

— Так вот что, — медленно сказал Горохов, — я отвечаю за нашу поисковую партию. В тайге главное — слитность, чувство локтя. Чтобы существовать, мы должны быть машиной, единой, сильной машиной. И я в этой машине, если хотите, — мотор, руль.